Дохнуло злобой и ненавистью.
— Но теперь у меня новая рука. Новая собачья ручонка, видал!
Он поднес к моим глазам темный крюк.
— На корабле пригодится, собачье племя.
— Мне нужно идти, — торопливо пробормотал я и поспешил к выходу. В голове билось только одно слово: «мерзавец». Колотилось на разные тона. Мы никогда не сможем выплатить долг Эльму. Он будет увеличивать его каждый раз — и потом все-таки выполнит угрозу.
— Не обмани меня! — крикнул здоровяк мне вослед.
— Кто бы говорил, — прошипел я ему и услышал довольный смешок.
Холод зимы остудил разгоряченное лицо. Я присел на занесенную снегом лавку, нацепил на унты «кошки». Лайла ушла… Лайла ушла и даже не попрощалась. Меня душили горечь и обида. Дополнял букет недобрых чувств и Эльм. Что я скажу Фарри? Как нам теперь быть?
Если бы нам выплатить все деньги сразу… Вдруг мой предприимчивый товарищ уже накопил нужную сумму? Это было бы так здорово!
Собравшись с силами, я поднялся на ноги и побрел вдоль канала на север, размышляя, как же нам выбираться из той долговой ямы, куда закапывал нас бывший товарищ.
— Сейчас у меня нет таких денег, — глухо признался Фарри. Мы сидели за общим столом, и в свете лампадок видно было, как хмурится широкий лоб моего приятеля. На скатерти перед нами выстроились два аккуратных столбика, один чуть выше другого. Восемнадцать монет. Все наше богатство. Из них моих было только четыре, остальное скопилось у Фарри, и он каждый день старался пустить их в дело.
Меня мучила совесть. Все это время мой друг вкладывал в наши еженедельные выплаты чуть больше, чем я. Да, на рынке ему удавалось увеличивать свой капитал благодаря уму и сноровке, но Фарри старался для этого. Возвращался уже в темноте, мерз на рынке столько, сколько мог вытерпеть. Что для выплаты долга сделал я, а? Кроме того, что приносил дурные вести да подводил его своей одержимой охотой на Данера.
— Может, попросить в долгу Раска? — предположил я, кривясь от собственного же предложения. Менять один долг на другой… Вряд ли это можно назвать хорошим выходом из сложившейся ситуации. Фарри медленно помотал головой, отметая вариант.
— Ладно, — наконец сказал он. — Выкрутимся! Если все будет идти как сейчас, то трудностей не встретим. Досадно, конечно. Я хотел побродить по ярмарке, купить выпечки, горячего вина попить. Праздно так погулять, понимаешь? Но теперь придется поумерить такие желания.
Я понимал и разделял его горечь, клятвенно заверяя себя, что больше никогда не выпущу из рук проклятого компаса.
— Если бы не Эльм, мы могли бы купить билет до Загаска и забыть про все. Денег бы хватило. А там нашли бы работенку и оставили Снежную Шапку в прошлом. А если поработать еще немного на ферме, то потом добраться на одном из кораблей Содружества до ближайшего из их городов. А оттуда до Барроухельма рукой подать! — продолжал сокрушаться Фарри. — Драный Эльм…
Что мы могли противопоставить шантажу Эльма? И отступится ли он, когда последние монеты попадут в его уцелевшую ладонь? Почему-то мне казалось, что этого не случится. Что он будет выжимать из нас деньги, пока не уйдет из города.
И как бы он не уволок с собой принадлежащий мне компас.
— Что ты думаешь о Шэлли? — вдруг спросил Фарри. Признаюсь, вопрос сразу поставил меня в тупик. Что он хотел от меня услышать?
— Почему ты спрашиваешь? — насторожился я. Из комнаты старика послышалась какая-то возня. Раск сонно ворочался на скрипучей кровати.
— Просто… Она хорошая.
— Хорошая, а что?
— Да нет, ничего. — Фарри что-то хотел мне сказать, но передумал. — Просто хорошая. Она мне нравится.
Я понимающе улыбнулся, порадовавшись за приятеля. После того, что он пережил, — непросто возвращаться к обычной жизни и принимать мир иначе, не вспоминая затхлых недр палубы для собирателей и той женщины-монстра, издевавшейся над пленниками.
Тем более что Шэлли, несомненно, была очаровательна, добра, и в ее душе находилось место для теплоты даже в те моменты, когда она злилась.
Потом мы отправились на боковую, но перед этим Фарри аккуратно сгреб все монеты в свой кошелек. Они тихо звякнули, проваливаясь на дно кожаного мешочка. Из комнаты Шэлли донеслось невнятное бормотание. Она часто говорила во сне.
Мы переглянулись. С пониманием, с общей тайной, с общей целью. С одной надеждой на двоих.
Его мысли напомнили мне о Лайле. Горечь нахлынула удушающей волной, но внимательный взгляд Фарри отогнал прочь недобрые чувства.
— Не расстраивайся, — сказал он. — Мы со всем разберемся! Это на самом деле не проблема.
На странную процессию я наткнулся, когда возвращался от ворот в Рабочие кварталы, куда опять скрылся Джей ан Данер. Сегодня потеплело, мороз лишь горячил щеки, а не кусал их ледяными зубами. Так что обратно я брел не спеша, охотно поглядывая по сторонам и изучая дома, нависающие над дорогой к порту. Сегодня опять не было снега (последние дни зимы все громче заявляли об окончании сезона штормов), так что я мог себе позволить поглазеть на диковинные жилища Торгового района. До сего дня мне доводилось видеть их очертания только сквозь пелену бурана. Здесь преобладали общинные заведения. Крупные, многоэтажные здания, укутанные снегом. В окнах горели огни. Заботливые руки расчистили дорожки, ведущие от крыльца к улице. В Трущобах многоэтажные дома — редкость. В районе знати, конечно, усадьбы встречались разные, но они разительно отличались от общинных жилищ. Там были дома для услады взоров, а здесь — для жизни.
Бодро царапая лед «кошками», я шагал вниз по дороге, когда из переулка, уводящего куда-то в дебри жилого квартала, показались двое. Они резко вывернули на главную улицу и в первый миг напугали меня. Меховые шапки на их головах переходили в ритуальные маски, изображающие Темного и Светлого богов. Шаман в белой парке смотрел на мир сквозь прорези в белой личине, на которой была нарисована неуместная в таких случаях широкая улыбка небесного хранителя. С маски Темного Бога свисали щупальца, и при ходьбе чуть клацали уродливые челюсти. Дыхание сквозь прорези во рту вырывалось облачками пара.
У нас в деревне Сканди приходил на похороны в разных обличьях, в зависимости от того, кем был усопший. Ведь всем известно, что люди воздушные, легкие, тянущиеся к солнцу не должны провожаться Темным Божеством, тогда как те, кто прочно стоял на льду и всегда был опорой для своей семьи, не должны были попасть в чертоги безделья и вечной радости. Мне казалось это не очень справедливым — ведь думать о своем посмертии должен тот, кто ушел на встречу с великими. Но частенько смерть приходила до того, как человек успевал сделать свой выбор. Потому решали близкие, где бы несчастный наконец обрел покой. Какого мира он хотел при жизни.
Тем удивительнее для меня было увидеть двух шаманов сразу, в чьих руках горели яркие фонари. Один молочного цвета, символ солнца, и второй — с голубым оттенком вечного льда.