— И кто же, позвольте полюбо…
— Мой возлюбленный. Его имя я опущу из соображений конфиденциальности…
— Понятно.
— Таким образом, если мой отец добьется своего, несчастными станут четверо, — вздохнула могучая девица.
— Тем более нельзя сидеть сложа руки.
— Хорошо, что Гермиона меня предупредила.
— Не то слово. Лично я сделаю все, чтобы вытащить моего приятеля из лап злодея!
Фероция подарила мне такой взгляд, будто сомневалась, что я в состоянии вырвать хотя бы мышку из лап кота.
— Так, мы болтаем, а еще не подошли к главному.
— Ну… если бы Гермиона не улепетнула к своей загородной подруге, мы бы уже сейчас имели кой-какой план действий. Имею в виду согласованный план. А так…
— Я знаю.
Какую же записку ей написала моя сестрица? В тридцати томах?
— Что вы намерены предпринять в отношении Вольфрама Лафета? — спросила Фероция.
— Я намерен пойти к нему домой и поговорить по душам. Точнее говоря, решительно стать на пути его злодейств.
— Рискнете? — удивилась Фероция.
— Конечно! На карту поставлены четверо, а Браул Невергор не из тех, кто проходит мимо упавших в яму людей. Он всегда вытаскивает их оттуда, хотя иной раз во вред себе.
— Я поняла, — прогудела возлюбленная дочь Бруно Зиппа. — У вас нет четкого плана. Гермиона намекнула мне, что вы способны сорваться с места под влиянием настроения и помчаться делать глупости.
— Неправда! — возмутился я. — Гермиона обожает наводить на меня напраслину. Поверьте, сейчас это она и есть.
— Угу…
Начинаю подозревать, что Фероцию всерьез разочаровали первые результаты визита в мой дом. Возможно, она ожидала увидеть здесь нечто сногсшибательное. Например, рыцаря в полных доспехах, который только и ждет отмашки, чтобы ринуться в бой с армией тьмы. Увы мне, увы. Героем я бываю в исключительных обстоятельствах, но даже тогда надо мной не развевается грозное знамя, а в руке не сверкает остро отточенный клинок. Подвиги я совершаю лишь под бескомпромиссным давлением обстоятельств.
Сомнения Фероции вполне понятны. На ее месте я бы десять раз подумал, прежде чем вверять Браулу Невергору собственную судьбу.
К сожалению, рассчитывать на большее юной деве не приходилось, и она вздохнула, принимая историческое решение.
— Гермиона настояла на том, чтобы я пришла сюда и рассказала все, что знаю.
— Очень разумно.
— Хр-м-м… Видите ли, у моего отца есть одна реликвия магического свойства. Он коллекционер и собирает антиквариат со всего света, тот, что подороже. Можете мне поверить, у моего отца нюх на дорогие вещи, и за годы этого увлечения он создал громадную коллекцию редкостей.
— Понимаю. Богатому человеку просто грех не заниматься чем-нибудь этаким.
— Не перебивайте меня, прошу вас. Я этого не люблю! — рыкнула Фероция.
Я прижал уши.
— Среди экспонатов коллекции есть и волшебные реликвии, за которые иной чародей отдал бы все свое состояние.
— Интересно бы знать какие, — сказал я.
— Опять перебиваете?
— Нет.
Фероция одарила меня своим взглядом — очень тяжелым.
— Чародеи не дают отцу прохода, стремясь всеми правдами и неправдами выцыганить тот или иной предмет. Вьются вокруг него, словно навозные мухи, и беспрестанно жужжат. Обычно он непоколебим, но иногда их настойчивость достигает цели, и тогда папа обзаводится…
— Чеком на круглую сумму?
— Да! — рявкнула громадная девушка. — Чеками, наличными или драгоценностями… Бывает, что чародеи оказывает ему услуги, касающиеся бизнеса, но в эти дела я не вникаю. Ты — мне, я — тебе. Таким жестким принципом руководствуется мой отец. Его душа погрязла в меркантилизме.
Да неужели? А разве про какого-нибудь банковского воротилу нельзя сказать то же самое? По-моему, это у них профессиональная болезнь, и никто не является исключением.
Но я промолчал, напомнив себе, что Фероция не терпит когда ее перебивают.
— Вольфрам Лафет из той же когорты прилипал, он давно обхаживает отца и, кажется, не намерен сдаваться, насколько я знаю, он уже приобрел кое-что из его коллекции, но главного предмета своего вожделения так и не получил… Браул, почему вы молчите?
— А? — Я как раз обдумывал услышанное. Очень интересная история. — Что же я должен сказать?
Фероция взмахнула веером, который рассек воздух с таким гулом, словно был топором палача, опускающимся на шею жертвы.
— Задавайте вопросы! Не сидите с таким лицом, словно у вас живот прихватило!
— Но вы же запретили мне вас перебивать!
— Я снимаю запрет!
— Ох… Ладно. Вы, кажется, говорили про реликвию. Насколько я понял, вокруг нее развернулась некая катавасия, в которой участвуют ваш отец и Вольфрам Лафет.
— Ну хоть это-то вы поняли!
— Я бы понял еще больше, не будь рассказ таким скудным. Итак, Бруно Зипп владеет чем-то таким, что очень нужно Вольфраму Лафету?
— Да.
— И как связаны эти два факта — намерение вашего отца выдать вас замуж и волшебная реликвия?
Фероция смотрела на меня с полнейшей уверенностью что мое место в сумасшедшем доме.
— А что? Сами догадаться не можете? Эх, а еще чародей!
— Не только в вашей жизни гремят ужасающие потрясения… — ответил я, и в тот же миг догадка наконец сверкнула. — Стойте! Понял! Вы думаете, Бруно отдаст старому злодею то, что ему нужно, лишь в обмен на… Леопольда? То есть Бруно нужен Леопольд, а старику — эта таинственная штуковина?
— Наконец-то! Гермиона предупреждала, что вы способны увязнуть в мыслительном болоте, но вы меня удивили.
— Чем? — спросил я сдавленным голосом.
Теперь очевидно, что моя сестрица напрашивается на взбучку.
— Тем, что так быстро сообразили, — ответила Фероция, махая веером. — Они заключили договор. Мой отец отдает чародею реликвию, а тот в свою очередь предоставляет мне родовитого жениха. Вот что нужно Бруно Зиппу. Титул. Чтобы мои потомки были уже не абы кто, а аристократы.
— Подобные сговоры не редкость. А в старые времена молодые люди только так и сливались в брачном экстазе. Пока родители не подобьют все бабки и не щелкнут кнутом…
— Плевать я хотела на старые времена! И на новые тоже, если в них процветает такая гнусность!
— Значит, стать графиней вы не желаете?
— Нет. Мой возлюбленный, правда, тоже имеет титул, но для меня это неважно.
«Да, — подумал я. — Эта девушка далеко упала от своей яблоньки». Другая-то на ее месте вцепилась бы в Леопольда, как клещ, и стала бы аристократкой в мгновение ока. Ее суженый и ойкнуть бы не успел, как золоченые кандалы семейных уз сомкнулись бы на его конечностях.