Ни один вопль, что я издавал раньше по разным поводам, не шел ни в какое сравнение с тем, что породило мое горло в тот момент. Это был вопль-рекордсмен, вопль-шедевр, равных которому, наверное, не отыщется никогда до скончания миров. Он длился до тех пор, пока с пальцев Носория не сорвались бледные красноватые молнии и не вонзились в меня, словно осиные жала. Я перестал вопить и окаменел до такой степени, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Зато стало тихо.
Тристан первым решился нарушить безмолвие и сказал:
— Ничего себе. Какой красавчик! А глотка-то луженая!
— Послушала бы я тебя, если бы с тобой случилось такое, — сердито пробурчала Гермиона.
Я скосил в глаза в ее сторону, только скосил, потому что не владел собственной плотью и кровью, и попробовал улыбнуться. Сильно тянуло погрузиться в обморок, но что-то удерживало. Словно я уже был не я, а кто-то другой.
Ну все правильно. Видали, что было в зеркале? Кстати, отшельник отобрал его у меня сразу, как только я разинул рот и издал первую порцию кошмарного крика.
— Так-так-так, — сказал Носорий.
— Что здесь происходит? — потребовала объяснений волшебница. — Что вы сделали с моим братом?
— Я? — изумился коротышка. Сойка на его голове проснулась — на шум она не прореагировала вовсе — и занялась чисткой перышек. — Я тут ни при чем. Это он сам.
— Сам? Ну, знаете! Я знаю Браула всю жизнь и ни разу не замечала за ним склонности к отращиванию длинных ушей. И очень сомневаюсь, что этот нос способен украсить его благородное лицо с тонкими чертами! Если только… Если только он ничего от меня не скрыл. Браул, скажи, с тобой когда-нибудь такое происходило?
— Он не может ответить — я его временно парализовал, — сказал Носорий.
— Я заметила… Так вы чародей?
— В некотором роде.
— А точнее?
— Чародей, если вам так хочется… Послушайте, не надо смотреть на меня столь кровожадно. Нет, вы смотрите! Я тоже жертва некоторых обстоятельств, как и вы. Я живу здесь один и тронулся умом — признаю. Но мне еще далеко до того состояния, какое принято называть сумасшествием!
— Оно и видно, — заметила Гермиона. — Особенно если присмотреться к тому, что находится у вас на голове! Появись вы в Мигонии с этим экстравагантным украшением, боюсь, никто не оценил бы вашего юмора!
— Поэтому я и не в Мигонии, — ответил Носорий.
— Логично…
— Гермиона, можно я подойду и дерну Браула за ухо? — спросил Тристан.
— Нет!
— Почему?
— Как это — почему?
— Я никогда не видел такого страшилища, ну, если не считать образов, какие временами принимает старый злодей Вольфрам…
— Вольфрам, — пробормотала Гермиона, хмуря бровки.
— Вольфрам, — пробормотал Леопольд, и тень мрачного деятеля нависла над всеми нами.
Особенно она нависла надо мной, размышляющим о смысле жизни. Теперь, совершенно ясно, путь в Мигонию мне закрыт. Если Носория с его гнездом и сойкой еще худо-бедно стерпят, посчитав его просто чересчур эксцентричным, то мои нынешние длинные уши и нос станут просто наглым вызовом общественным нравам. Я не пройду и десяти шагов, как дюжие стражники возьмут меня под белы ручки и водворят в сырое, мрачное подземелье. Они справедливо рассудят, что такую страхолюдину ни в коем случае нельзя показывать порядочным мигонцам, если, конечно, власти не захотят спровоцировать массовые обмороки среди населения.
— Пришло время кое о чем поговорить, господа, — сообщил Носорий. — Проходите, располагайтесь. Так или иначе, мы здесь ради этого.
— А за нос можно дернуть? — спросил Тристан, дрожа от нетерпения.
— Слушай, ты уже взрослый мальчик! — вскипела Гермиона. — А ведешь себя, как пятилетний! Стыдись, юный герцог! Что скажет твой отец?
— Он скажет: «Чем бы дитя ни тешилось…»
— Ладно-ладно, хватит! Я поняла, какие нравы царят в вашем доме и продуктом чего ты являешься.
— Чего? — не понял Тристан.
— Продуктом халатного отношения к проблемам воспитания! — припечатала Гермиона и усадила Тристана на табурет возле окна. Сама стала рядом, чтобы бдеть. Мальчишка хмуро уставился на меня, словно это я был во всем виноват.
Леопольд утер со лба нервный пот и устроился как можно ближе к входной двери. На меня он смотрел оловянными глазами, не в силах поверить, что это и есть друг его детства. Честно говоря, я разделял его чувства. Мое сознание воспринимало происходящее как сон. «Вот сейчас проснусь, — думал я, — и увижу Гарнию, которая опять сообщит мне нечто потрясающее».
— Насколько я понял, речь идет о Вольфраме Лафете Первом, — сказал Носорий, видя, что собеседники не в силах сосредоточиться для серьезного разговора. — Так этот тип назвался, когда мы в некотором роде познакомились.
— Ага, — сказала Гермиона. — И вы сразу вкусили всю прелесть общения с этим злым стариком?
— В ту же секунду. Он пытался перебраться через Железную реку, но драконы были не согласны с его планами и задали ему жару. Они чувствуют магическую болезнь точно так же, как я. Не думал, правда, что мне доведется встретить целых двоих людей, которые ею болеют.
Я завращал глазами. Очень хотелось высказаться.
— Постойте, так вы знаете, что такое Чудовищный Синдром? — спросил Леопольд, отобрав у волшебницы ее вопрос.
— Так получилось, что знаю. Это долгая история. И ваш друг тоже им страдает, хотя и на начальной стадии.
Я издал безмолвный стон.
— Браул, дорогой, — простонала Гермиона уже по-настоящему, — так, значит, ты… Ты… Это не твоя выходка, а…
— Именно, — подтвердил Носорий. — Вопрос в том, где он подцепил эту редкость.
— Я знаю, — сказал Леопольд. — От Вольфрама. Ведь он же был у него в гостях, разговаривал с ним. Может быть, дедуля специально это сделал?
— Какой дедуля? — спросил Носорий.
— Вольфрам Лафет Первый — мой дедушка, — признался чародей, — Позор и проклятие нашей фамилии.
— Понимаю, — хмыкнул отшельник. — Иметь такого родственника — не шутка.
— Как возможно заразить им человека нарочно? — спросила Гермиона. — Разве тут не нужны особые методики?
— Никаких методик нет. Вы знаете, как заразился сам Вольфрам?
— Браул рассказывал.
— Вот именно. Это случайность. И, по всей видимости, случайность и то, что ваш брат подхватил ту же гадость. Вероятно, Синдром перешел в иную стадию и может передаваться без непосредственного контакта. Это плохо. Очень плохо. Если он распространится по Мигонии, кто может предсказать последствия?
Наступила, как принято говорить, зловещая тишина. Присутствующие обмозговывали только что озвученную чудовищную мысль. Я тоже попытался подключить воображение и представить, во что превратится столица нашего королевства, если хотя бы четверть ее населения станет похожа на меня или Вольфрама в период рецидива.