Ржавому казалось, все это было миллион лет назад.
Однажды судьба занесла его в родные края. В перерывах между контрактами Ржавый валандался без дела и решил однажды заглянуть домой. До сих пор не знал, виновата ли была выпивка или еще что. А только двинулся он к своему дому почти без колебаний, чего никогда не сделал бы при свете дня и трезвый. Взошел на крыльцо и постучал. Требовательно. Намереваясь высказать отцу все, что накопилось. Укорить в несправедливости, сказать мудреные слова, слышанные от людей и эльфов про свободу выбора. О жизненном пути и прочей брехне собачьей.
Хотел доказать, что в его бегстве из дома тоже имелся немалый смысл. Потому что даже дикому гоблину и даже совсем дикому и тупому троллю нельзя без смысла.
Отец открыл, постоял, посмотрел, а потом захлопнул дверь. Ржавый не успел ничего сказать. Да и не смог бы, даже если бы получил в свое распоряжение сутки. Так и ушел, чтобы вдрызг надраться в ближайшем трактире и заблевать барную стойку.
Он не говорил Зиму о том, что сделал.
Он нарушил незримую черту, которую прочертил отец, и тем самым привел в действие отцово проклятие. Может быть, привел, а может, нет. Ржавый до сих пор не был ни в чем уверен. Давно это было. Теперь уже нечасто вспоминал Ржавый те минуты, когда стоял на крыльце и смотрел налитыми кровью глазами на захлопнувшуюся дверь.
Лукавый Зим умер за неделю до начала Вторжения в Злоговар. Подхватил майор какую-то болезнь на острове, где располагалась учебная база, и слег. Никогда в жизни ничем не болел гоблин, дважды был легко ранен, один раз тяжело, но спокойно, с хладнокровием бывалого рубаки выкарабкался с того света. Умел выбираться невредимым из самого горячего и жуткого месива, а тут сгорел за три дня. Свидетели писали Ржавому, что в конце Лукавый походил на высушенную мумию – смотреть жутко. Батальон морской пехоты, который он лично тренировал, готовя к десанту, плакал, когда его тело помещали на вершину погребального костра. Гоблины выли в голос и царапали землю. Они считали, что это несправедливо. Легенды не должны так уходить – на пике славы, на пороге новых великих побед. За Лукавым морпехи готовы были идти в огонь и воду, но судьба лишила их этой возможности.
Пепел Лукавого развеяли над океанскими волнами. Ржавый остался один.
* * *
Сейчас он выл волком, чувствуя, как жизнь уходит из него, как холодеют конечности, как их начинает скручивать и жечь изнутри. Боли, настоящей боли еще не было, но яд полз выше, в направлении головы, захватывая все новые территории. Ржавый задергался, не чувствуя рук, которые его держали. Мир стирался, уходил, сыпался трухой, исчезал за темной завесой.
– Надо что-то сделать! – прокричал Шершень, удерживая лейтенанта. Ему казалось, в его руках стальной швеллер. – Гробовщик!
– Поздно! Противоядия нет! И чары не помогут! – крикнул гобломант, меча файрболы. С гудением и свистом они разбивались о громадное туловище. Самка звура подобралась вплотную к стене огня, и гобломанту пришлось усилить защиту многократно. Подпехи стреляли, Хилый бросил гранату, которая упала чудовищу под брюхо и там сдетонировала. Звур рявкнул, осел на лапах, отполз назад, но тут же вернулся. Самцы почти все погибли. Те, что обожглись, едва шевелились в траве.
Всего этого лейтенант не видел и не слышал. Паралич наконец лишил его возможности даже орать. Боль возрастала. Мышцы по всем телу пульсировали, сжимались в спазмах, нервы конвульсировали, кровь кипела.
Ржавый не хотел уходить так, однако выбора не было. Запрокидывая голову, гоблин жевал свои губы, и кровь со слюной капала в траву. Глаза выкатились, из слезничков полились багровые струйки, кожа начала покрываться пятнами, которые быстро превращались в гниющие струпья.
Копаясь в своей сумке, Шершень выл от отчаяния и ярости. Крот защищал с гвоздеметом в руках одновременно и его, и Этайн. Эльфку рвало.
Шершень смахнул пот с глаз и посмотрел в искаженное мукой лицо Ржавого. Оставалось только облегчить лейтенанту страдания. Пораженная ядом плоть начинала разлагаться, источая отвратительную вонь.
– Простите, лейтенант. Идите спокойно! – Костоправ вонзил Ржавому в ногу большую ампулу обезболивающего эликсира. Напряженное, выгнутое дугой тело начало расслабляться. Шершень добавил еще дозу.
Ржавый больше не шевелился.
Гвоздеметы кашляли короткими очередями, этого было достаточно, чтобы держать звура на расстоянии, но не чтобы прогнать или убить. Требовалось что-то помощнее. Помогла бы базука и мощный файрбол, но его, конечно, не было. Гобломанту пришлось пойти на рискованный шаг, который грозил лишить его Силы на долгое время. Однако по всему было ясно, другим способом от звура не избавиться.
Гробовщик поднял обе руки и завопил. Страшно, гулко. Его фигура начала светиться и источать жар. Подпехи решили убраться подальше от гобломанта и ждали развязки. Так или иначе этот кошмар должен закончиться.
Чародей не заставил себя долго ждать. Стена огня опала, собравшись в ослепительно-яркий ком, который Гробовщик с воплем поднял над землей и швырнул в морду твари. Шар взорвался, пламя размазалось по коричнево-зеленой плоти, с треском пожирая ее. Самка звура заплясала, ломая деревья, но сбросить с себя колдовство, конечно, не могла. Хилый не удержался и послал ей подарочек – снятую с пояса мертвого лейтенанта гранату. Бахнуло. Осколки еще сильнее посекли чудовищу брюхо. Кровь, какая-то маслянисто-пакостная на вид и вонючая, натекла большими лужами. Сказочник отпнул от себя принесенный к ногам кусок отвратного звуровского мяса.
Гоблины держали тварь на прицеле, но та уже уходила. Точнее, улепетывала, источая дым. Проломилась со свистом и шипением через заросли. Оставила широкую грязную полосу и исчезла в конце концов за деревьями.
Гробовщик плюхнулся на траву. Сел со всего маха на задницу, повел головой по сторонам. Свет в глазах потух, а потом гобломант отвернулся, скрючиваясь в сухом рвотном спазме.
– Кончено, – сказал Сказочник, опуская гвоздемет.
* * *
Лес затих. Вокруг проплешины, где зеленые приняли бой, валялись трупы чудовищ. Трава кое-где тлела. Над головами подпехов висел дым.
Боль в ноге вернулась. Сержант стиснул зубы, посмотрел на мертвого Ржавого. Скоро ему самому лежать вот так же. От гобломанта, похоже, в ближайшее время толку не будет, а Шершень ничего путного с поврежденной ногой сделать не сможет.
Костоправ склонился над лейтенантом, изучая открытые струпья. Крот присел рядом с эльфкой, жестами пытаясь выяснить, все ли у нее в порядке. Пленница, кажется, начала понимать и кивала. Бледная, заметил Сказочник, бледная, что твоя мука.
Он вспомнил, как слабыми маленькими ручками рыжая пыталась оттащить лейтенантскую тушу в безопасное место. С чего бы это? На ее месте любой эльф бы радовался. Хороший гоблин – мертвый гоблин. Разве не так?
Сказочник утер пот со лба. Надо было принимать командование, соображать, что делать и куда идти дальше.