– Эти события касались моего проекта. А все, что касается моих проектов, я помню в деталях. Человеческая память избирательна, Бланшар. Память художника – тем более. Я не помню, что ел вчера на обед, но могу с точностью сказать, в чем была Хлоя Кассини на открытии моей первой персональной выставки десять лет назад. Вы, конечно, понятия не имеете об этом романтическом вампире – Хлое Кассини… Об этом вурдалаке с лицом прихожанки Эфиопской баптистской церкви. Когда-то она была супермоделью, потом вышла замуж за полудурка-регбиста Мориса Дюссолье…
– Того самого, который отсидел за непредумышленное убийство своей первой жены?
– Хлоя была третьей, но и ей он умудрился пересчитать все зубы.
– И в чем же она была на открытии вашей первой персональной выставки десять лет назад?
– Платьишко-футляр с говенными психоделическими узорами в стиле Пуччи, тогда было модно бегство в шестидесятые… такой, знаете ли, копеечный эскапизм…
– Лихо. А в ваше отсутствие Ги не наведывался к Руфусу тем июлем?
– Руфус обязательно бы мне сказал. Я сам пропадал там целыми сутками. Нет, тот его визит был единственным.
– Он был на вашей выставке?
– Вы имеете в виду «Завтраки с Руфусом»?
– Да.
– Лично я там его не заметил. Да и сами работы провисели в этом рассаднике лицемерия чуть больше тридцати шести часов.
– Значит, он не видел всей коллекции?
– Почему же… Он был здесь, когда я готовил коллекцию. Здесь, в студии. За день до того, как она должна была официально открыться. Я как раз упаковывал листы. Все пятнадцать. Пятнадцать мертвых в ролях пятнадцати великих.
– И тоже мертвых.
– Большей частью.
– Были и символы.
– Вы о Марианне?
– И о ней в частности.
– Далась вам эта Марианна… Что-что, а уж символы мертвы изначально.
– Что сказал Ги о коллекции?
– Ничего. Он просто смотрел на нее.
– Так, как смотрят в окно?
– Да.
– И не единого комментария?
– Это был понедельник, Бланшар. Первый понедельник месяца. Мы пили вино и молчали. Это был понедельник. К сожалению.
– Почему – к сожалению?
– Мне было интересно, что скажет Ги. Мне было особенно интересно, что скажет Ги…
– Почему?
– Долго объяснять.
– Но вы могли поговорить о работах потом… Вы же встречались и на нейтральной территории… В офисе «Савати Мустаки»…
– Мы не встречались. Или почти не встречались. Ги как раз был занят этой своей парфюмерной затеей. Он как-то вообще исчез с горизонта.
– Он перестал приходить к вам в студию по понедельникам?
– Нет. Приходить он не перестал.
– Но и ритуала никто из вас не нарушил?
– Опять в точку, Бланшар. Вы опять попали в точку. Ритуалы нужны людям, чтобы почувствовать собственную значительность.
– Мертвая вещь – ритуал.
– Мертвее только символы.
– А вам не показалось странным, что ничем не примечательный манекенщик Ги Кутарба вдруг так резко переквалифицировался в парфюмеры?
– У меня своих странностей полно, так что к странностям других людей я отношусь с пониманием.
– И все-таки…
– Я никогда над этим голову не ломал. Но если бы меня спросили…
– Вот я и спрашиваю.
– …если бы меня спросили, я бы сказал, что без мадам Сават тут не обошлось. Это ведь Мари-Кристин привела под уздцы того девятнадцатилетнего мальчишку… Как же его… Маджонг. Нуда, Маджонг.
– Странное имя.
– Не имя – кличка. Есть еще другие: Четыре Бамбука, Фацай, Северный Ветер… И еще с десяток наберется.
– Не слишком ли много кличек для девятнадцатилетнего сопляка?
– Не слишком. Вы просто никогда не играли в настольные восточные игры, Бланшар.
– А вы?
– Я тоже.
– Расскажите-ка мне об этом парне.
Недоучившийся химик с тинейджерской страстью к онанизму, злобный хорек – глаза вовнутрь… Ходили слухи, что в свободное от лекций время он занимался экспериментами по синтезу наркотиков… Не напрягайтесь, Бланшар, эти слухи он сам же и распускал. Так что когда Ги пришел к Мари-Кристин с безумной идеей по созданию собственной парфюмерной линии – тут-то Маджонг и сгодился.
– Где же она его отыскала?
– Порылась в собственной высоколобой родне и вытащила самого никудышного. Маджонг давно отирался в Париже и время от времени клянчил у мадам Сават деньги.
– Вы хорошо осведомлены, Гаэтано.
– Я делал портфолио для его девушки. Тоже азиатки, между прочим. Невинная крошка так мечтала стать моделью, что даже мне предложила перепихнуться.
– А вы?
– Опыта с детской порнографией мне хватило за глаза.
– Неужели никого более серьезного, чем какой-то недоучившийся химик, не нашлось?
–Думаю, поначалу Мари-Кристин отнеслась к затее Ги несерьезно. Как к блажи. Но кто же знал, что все потом так обернется?
– Потом, когда все так обернулось… мальчишка все равно остался при Ги?
– Да. Он один из тех, кто там заправляет.
– Почему?
– Он все-таки химик…
– Недоучившийся.
– Разве это имеет значение? В любом деле главное – пара-тройка базовых навыков. А знание тонкостей приходит с опытом. Говорят – Маджонг талантлив.
– А Ги?
– Ги – темная лошадка…
– Объясните.
Он брюнет. Классический мачо. Ничего особенного ему делать не нужно, нужно лишь время от времени менять кожаный жилет на твидовый пиджак. При желании он мог сделать культом даже запах собственного пота.
– Вы ведь так не думаете. Вы ведь не думаете, что дело только в этом.
– Неважно, что я думаю. Он ввязался в новое дело и выиграл. Там, где выигрывают немногие. Дело ведь не в его духах. Сколько их создано в разное время разными людьми… И они мало чем отличаются друг от друга, уж поверьте. Чуть больше мяты, чуть больше бергамота – значения не имеет.
– А что имеет? Объясните дилетанту.
– Обоняние развито у людей далеко не так сильно, как воображение. Я уж не говорю о мелочном тщеславии на каждый день. И тщеславии покрупнее – для выходных и религиозных праздников. Я уж не говорю о сексуальности – все просто одержимы своей собственной дерьмовой сексуальностью. Людей не надо ни в чем убеждать – им просто нужно польстить. Укрепить их в иллюзии собственной исключительности, но при этом дать возможность быть узнанным, затеряться в толпе себе подобных. И если ты понял, как это сделать, – все, считай, что весь миру тебя в кармане.