От первых же звуков Лидия охнула и замерла, позабыв обо всем. Даже мороз вроде бы пропал, он не имел значения рядом с тем, иным холодом…
— На сей раз все точно? Сколько еще ты будешь тянуть с меня деньги, ублажая малышку? — возмущенно рявкнул Магрис Тэль-Локт.
Его голос Лидия не могла перепутать с иным и теперь даже не пробовала себя убедить, что ошибается в услышанном. Захотелось глянуть в окошко. Неужели злодей явился и снова угрожает мужу? Неужели, как и опасался Риш, коварный княжич затеял месть своему бывшему приятелю? С него станется…
— На вас, наемников, нельзя положиться, — между тем отчитывал Магрис кого-то самым спокойным и чуть насмешливым тоном, не таящим угрозы. — В третий раз вызываешь — и отменяешь развязку. Или всерьез рассчитываешь стать князем?
— Хотел бы, да рылом не вышел, — рассмеялся в ответ знакомый голос.
Еще минуту назад для Лидии этот голос был самым родным и важным, он уж точно не способен был лгать. Так казалось… Ветер бросил в застывшее лицо пригоршню снега, словно пощечину влепил. Лидия упала на колени, закусив ладонь до боли, чтобы не вскрикнуть и не заплакать. Она стояла, снова превратившись в камень, и понимала, что худшее еще не сказано. Что возвращение мачехи, недавно казавшееся самым страшным на свете делом, — лишь мелочь…
— Девчонка сделает все, что я велю. Но связываться с ее папашей, братом и прочими родичами… Я не самоубийца, — спокойно и обстоятельно рассуждал Лориш Эгриз, спаситель Лидии и друг ее отвергнутого жениха. — По слухам, на днях вернется проходимка-мачеха. Да и «Гончая луны» давным-давно в порту, мне приятель переслал весточку с голубем. Поэтому я насторожился и вызвал тебя немедля. Вот ее письмо, вот наша гм… брачная запись. Как видишь, два месяца женаты. Третью неделю мою женушку регулярно тошнит, я уже ни в чем не сомневаюсь. Давай остаток денег, я уезжаю немедленно.
— Письмо, как трогательно, — неспешно усмехнулся Магрис, хрустя конвертом. — Глянем сперва. «Славный мой, милый мой Риш…» Как она тебя любит! Занятный ты тип, Лориш. По виду ничего особенного, а бабы виснут. Не скучал с малышкой?
— Она старательная. — Холодная насмешка в знакомом голосе прозвучала совсем новой, чужой интонацией.
Лидия медленно, с трудом осознавая свои действия, сползла по стене. В ушах звенело, перед глазами плыла пелена. То ли снова тошнит, то ли это слезы мерзнут прямо на ресницах, то ли ночь чернеет беспросветным отчаянием… Лидия закусила губу, ничего не чувствуя. Испугалась она именно этой нечувствительности, вскинулась, потянула к лицу платок, глянула на близкое окно и испугалась, очнувшись по-настоящему. Эти люди — рядом! А она одна и она тут, если выйдут и увидят — в их власти…
Лидия отползла вдоль стены до угла. Она удивительно четко и долго слышала, как ее обсуждают. Смеются, сально шутят, звенят посудой. Ее посудой! Это она купила серебряные бокалы для вина. И ложечки, и большой заварник с узором. Совсем недавно ей казалось: устраивает свой дом. Родной, теплый, уютный. Надо всего-то унять голосок гнусавого сквозняка, прочее в доме надежно, а хозяин его — лучший в мире человек… Оказалось — один сквозняк и был прав, а она по глупости и слепоте не видела и не слышала вполне заметного, мечтая о своем и старательно обставляя, обживая чужую временную ночлежку.
Княжна свернула за угол и села. Наконец-то не слышно больше голосов, остался только ветер. Промерзшие ветки дрожат, жалуются и стряхивают снег. Лидия поднялась и, тяжело переступая и покачиваясь, на ощупь побрела через парк. Отойдя достаточно далеко, уже в густой темноте ночи, споткнулась и упала. А куда, собственно, идти? Дома — Натэлла. О мачехе и подумать страшно. Брат, который явно о чем-то догадывался, спешно уехал около двух недель назад, не простившись. Куда? Неважно, в общем-то… Ей так далеко не добрести.
Во всем черном мире ледяной ночи не осталось ни капли тепла, ни искры надежды. Новый порыв ветра насмешливо засвистел, позоря и толкая в спину. Верить стало совершенно некому. Именно Левин указал на старуху де Тив и велел познакомить с ней мачеху. Магрис ждал в его куртке — случайно ли? От страшных сомнений озноб усиливался. Мачеха тоже: подошла в парке так вовремя и уехала удивительно кстати… А еще задержалась на два месяца!
Руки занемели и уже не ощущали ни холода, ни боли. Платок потерялся, и Лидия совершенно не могла сообразить, где и когда его выронила. Растрепанные волосы лезли в глаза. Хотелось просто сидеть и замерзать. Здесь. В ночи, без людей, предавших и обманувших так страшно и окончательно. Продолжающих лгать. Оказывается, она совершенно не умеет отличать белое от черного. Беспросветно черного, липкого, гнусного, удушающе мерзкого…
— Все-таки я Тэль-Дарг, — хрипло, едва шевеля губами, напомнила себе Лидия, кое-как поднимаясь на ноги. — Не знаю, как папа примет то, что я натворила. Но если останусь здесь, точно не простит. У меня будет ребенок. И я его не предам. Я не такая, как эти…
Губы едва слушались. Лидия уже плохо соображала, кого называет «этими». Пожалуй, всех подряд. Кроме, наверное, тетки. Лара добрая, родная, она поймет. Нащупав эту небольшую надежду, княжна торопливо заковыляла по мерзлой почве, кое-где прикрытой куцыми клоками снега или бляшками льда.
— До особняка Дамюзов отсюда недалеко, — повторяла себе Лидия.
Помнится, карета оттуда до дома добиралась за ничтожные пять минут. Пешком, ночью, в состоянии, близком к беспамятству, лишь к полуночи удалось найти нужный парк и пересечь его. Тетка открыла дверь пристройки по первому стуку. Торопливо втащила в тепло прихожей. Оглядела, деловито поджав губы.
— Все знаю, эта проходимка уже подняла город, как она выражается, на уши, — резко бросила Лара, толкая племянницу в комнату. — Для нее чужую честь истрепать, полагаю, немалая радость. Садись отдыхай. Я сейчас. Все надо делать быстро. Ох, Лидушка, как же тебя угораздило повторить мои ошибки! Ну ничего, твой папа добрый, все уладится.
— Что делать? — кое-как разжала зубы Лидия, плохо понимая слова тетки.
— Снимай шубу, — коротко приказала та и убежала.
Лидия принялась послушно стаскивать шубу, покрытую коркой льда. Руки не слушались, шуба от тепла близкого огня мокла, делалась какой-то отвратительной, тяжелой. Неподъемной… Лидия уронила ее на пол. Кое-как доползла до камина, старательно сковырнула с онемевших ног туфельки. Зубы стучали звонко и дробно. Лидия прикусила край воротника и стала греть руки, белые и, кажется, стеклянные даже на вид. Постепенно пальцы наполнились теплом и невыносимой болью, потемнели, из многочисленных порезов и трещинок выступила кровь. Княжна всхлипывала, чувствуя себя беспомощной. Двигаться она больше не могла: бессильно облокотилась на стульчик и ждала возвращения тетки.
Наконец Лара прибежала с большой кружкой горячего питья. Зазвенела склянками, что-то добавляя в настой.
— Не будет ребенка — они вообще ничего не докажут, — невнятно бормотала тетка. — Дело нехитрое. Главное, успеть.
Лидия жалобно застонала, клонясь на пол и закрывая руками голову. Снова звенело в ушах, и перед глазами плыли жирные черные снежинки или сгустки пепла… Жизнь сгорела дотла. Из всех людей этого проклятого города в самую черную свою ночь она выбрала Лару. Ту единственную, к кому никак нельзя было приходить! И уже нет сил сбежать или хотя бы сопротивляться.