К нашему счастью, запряженные в повозку с боекомплектом ящеры удивительным образом оказались живы, только сильно напуганы предшествующей стрельбой и криками. Пуск «вундервафель» в непосредственной близости их окончательно доконал, и звери потянули объятую дымом повозку от нас по направлению к вражескому стойбищу. Прямо по трупам и поэтому слишком медленно.
– Все наза-а-ад! – Мой крик потонул в буре аналогичных воплей.
Я успел отбежать примерно полдюжины шагов, когда за спиной вспучился навес, раскидывая по округе горящие связки тростника и куски ящиков. Еще полдюжины скачков, и каменистая земля ощутимо ударила в ноги, а вслед за грохотом разрыва на упавших солдат обрушилась волна жара, тлеющих обломков и, что хуже всего – камней. Горное эхо разнесло последние новости на многие километры.
Из-за стены дыма и огня я не видел, как распылило на атомы повозку, но сквозь звенящую плотную пробку в ушах проник звук второго взрыва. Бедные ящерки…
Во время падения ушиб колено и поэтому не сразу смог встать. Акинф помог мне утвердиться на ногах, сунул в руки упавший в пыль «мастерворк», затем поднял рывком за шкирку вездесущего Аристарха, в обалдении глядящего на приземлившийся рядом с его головой камешек. Ноздреватый и сопоставимый по размеру. Подгоняемые канонадой разрывов, мы бросились к спасительному поселку, в воротах которого в полном восхищении фейерверком замер арьергард «беловцев».
Как ни странно, в забеге до дому до хаты всех опередил Прохор, находившийся к установке ближе остальных и умудрившийся по пути прихватить-таки ящик ручных бомб. Видимо, необходимое ускорение ему придавали два висящих крест-накрест штуцера, бившие его прикладами по ягодицам. Не слишком отстал от него Буян, мчавшийся с охапкой трофейных ружей и оставлявший за спиной шлейф дыма от горящего камзола. Хороший повод для дружеских шуток, если бы не струйки крови из оттопыренных ушей на оголенной огнем голове резвого каптенармуса. У капрала же от брошенных взрывом головешек прогорело сукно на спине и штаны на причинном месте, поскольку офицерский «бронежилет» защищал только грудь.
Группа прикрытия уцелела, но контузию заработала в полном составе, как и ожоги, и ушибы. Прожженные дыры и застрявшие в камзолах осколки никто за ущерб не считал. Пусть с мокрыми штанами, но с задачей мы справились. На месте складов грымского подразделения во всю ширь лютовала огненная стихия: в разноцветных клубах дыма чертили узоры инверсионных следов ракеты, нескончаемой гулкой очередью рвались бомбы. В промежутках между разрывами доносился рев пламени, пожирающего военные грузы, амуницию, провиант и артиллерийские припасы. Что бы у них там ни пылилось, но исходило это добро в небеса шикарными протуберанцами и жирным черным дымом, поднимавшимся над полем боя колоссальным столбом.
Сквернавцы не помышляли о контратаке: разбежавшийся тягловый скот, ракетный обстрел, разлетевшаяся облаком горящих щепок и осколков повозка причинили немало бед в основном лагере.
Жахнули на славу! Вместо фейерверка нечаянная диверсия получилась. Если учесть, что в самом начале дела пошли в буквальном смысле через задницу, то отделались легким испугом. Не считая пятерых погибших и четверых тяжелораненых в рукопашной. Половина потерь – древичи. Слишком крупная мишень, а стальные кирасы от пуль из нарезных ружей защищали чуть лучше, чем никак.
Если во время погони за ушедшими в атаку солдатами я изрядно взмок, то на обратном пути совершенно выбился из сил. Мои же спутники из «заградотряда» как ни в чем не бывало разных трофеев натащили. Какое-то время сидел на земле, привалившись спиной к воняющей застарелой мочой стене трактира, и никак не реагировал на снующих мимо солдат и попытки докладов. Я переводил дух, утирал обильный пот и безуспешно пытался выколотить из ушей пробки. Если бы не проблевался на берегу ручья, то наверняка стошнило бы сейчас – до того гадостно ощущал себя организм. Война – не легкая прогулка, это я понял еще на болоте. Теперь же убедился, что слово «прогулка» не подходит даже в ироническом контексте. А может, не ту войну выбрал…
Выхлебав предложенную Акинфом фляжку, встал, проинспектировал взглядом процесс постройки укреплений. Пока основная часть отряда геройствовала, на месте символического забора выросла полноценная баррикада, артиллерийскую позицию укрепили гамбионами. Причем устроили ее не там, где приказал я, а в более выгодном для флангового огня месте. На единственной улице поселка целая толпа ратаев, возниц, не успевших удрать слуг и не пожелавших удирать рабов вязала рогатки, сновала от обоза к передовой с грузами. Трактир и часть зданий готовили к круговой обороне. Но это я еще перед штурмом приказал.
Пользуясь относительным улучшением самочувствия, покинул боевые порядки, чтобы оценить положение дел в госпитале и тылу. Не иначе, браслет помог: слабость ушла, слух более-менее восстановился. Руководство обороной оставил на Белова, для чего, отчаявшись в силе простых слов, привел юношу в разум магическим макаром. Ничего предосудительного, просто вновь применил тот же трюк из арсенала Ральфа, которым ранее уже подчинял строптивца. Один раз отряд чуть не погубил, а второй раз наступать на грабли не в моих правилах.
По спине текло в три ручья. Поминутно промакивая соленый пот на лбу рукавом камзола, вошел в главный зал трактира, на удивление мало пострадавший от штурма. А шума-то было, показушники! Убитых сквернавских офицеров и охранников из бывшего публичного дома уже вынесли, теперь на столах и скамейках с относительным удобством разместились наши раненые и… несколько непонятных молодых людей в кровавых повязках. Враги, добить которых не поднялась рука? За столами, что из обеденных в одночасье стали перевязочными, хлопотали доктор Немчинов, Имира, Харитон и господин Кауфман собственной персоной. Мужчина не терял времени даром – разжился парой пистолетов и пристроился подальше от передовой. Но как бы при деле, пускай его. Купчина порывался мне что-то сказать, но проницательно ограничился полупоклоном и доброжелательной улыбкой.
Глаза зацепились за характерный сверток алого шелка, лежащий в дальнем углу помещения на отдельном столе. Вслед за пониманием, чье это тело, мной овладела минутная оторопь. Скольких людей я сегодня лишил жизни собственноручно, скольких обрек на смерть своими приказами, а вот только сейчас, вновь глядя на останки княжны, задумался о страшной, непоправимой трагедии, которой является смерть любого человека.
Что ж так тяжко мне? И на душе паскудно, знобит и крутит. Хорошо, хоть живот притих. Не откат ли после адреналинового шторма настиг? И точно, гамион на шее разрядился и тянул энергию. Сколько же он летящих в меня пуль сегодня отклонил?
В следующую секунду изнутри пришло ободрение, запястье онемело от потока силы, что вливался в мое измученное тело из Слезы Асеня. Логично, ведь бой не окончен, а я ощутимо устал физически. Но не духовно. Снизошло озарение, почему насквозь гражданский человек слишком спокойно реагировал на гибель стольких людей. Я смотрел в глаза умирающему солдату Грыма и чувствовал, что так и должно быть! А думал почему-то о том, что розовая пена – признак пробитого легкого. И на берегу ручья меня тошнило не от мысли о смерти как ужасной трагедии, не от страха, а лишь от мерзких видов, к которым просто-напросто еще не привык. Откуда у человека, выдернутого из мирной жизни, такой образ мыслей? Явно не Ральф поработал с моей психикой, тот больше по мертвым каменюкам спец.