— Какой он молодой.
— Просто фотография старая, — ответила я. — Примерно тех времен, когда я родилась. Но это его любимая фотография, вот я ее и выбрала.
— Любимая? Обычное фото в супермаркете…
— Видишь женщину, которая вроде как прячется за банками с клюквенным соусом? — спросила я. — Это мисс Джина. Владелица нашего местного «Крогера» — ну, продуктового магазина. Дядя Вик ухаживает за ней уже девятнадцать лет. Это единственная фотография, на которой есть они оба, поэтому она и любимая.
— Как это «ухаживает уже девятнадцать лет»? — не поняла Джаза.
— Ну, у моего дяди Вика — кстати, он ужасно милый — свой магазин экзотических птиц, называется «Пташка в руке». И живет он фактически ради своих птичек. В мисс Джину он влюбился еще в выпускном классе, но так и не разобрался, как говорят с женщинами, и вот с тех пор… ну, ошивается поблизости. Куда она, туда и он.
— Это называется «преследовать», — заметила Джаза.
— С юридической точки зрения — нет, — ответила я. — Я как-то спросила у родителей, еще когда была маленькой. Да, это странно и вообще неловко, но это никакое не преследование. Собственно, самое страшное, что он совершил за все это время, — однажды прицепил коллаж из птичьих перьев к ветровому стеклу ее машины…
— А ее это разве не пугает?
— Мисс Джину? — Я рассмеялась. — Ничуть. У нее дома целый арсенал.
Последнюю часть я придумала, чтобы позабавить Джазу. Вряд ли у мисс Джины есть оружие. Хотя, кто ее знает. В нашем городке оно у многих есть. Однако человеку, который в глаза не видел дядю Вика, трудно бывает объяснить, насколько он безобиден. Но стоит увидеть его с каким-нибудь миниатюрным попугаем, и становится ясно: он и мухи не обидит. А кроме того, если бы он начал выкидывать какие-нибудь фортели, мама живо бы запихала его за решетку.
— Моя жизнь куда скучнее твоей, — заметила Джаза.
— Скучнее? — повторила я. — Но ты же англичанка!
— Да. И в этом нет ничего интересного.
— Но у тебя… есть виолончель! И собаки! И ты живешь на ферме… ну, все такое. Да еще и в деревне.
— В этом как раз нет ничего интересного. Деревню нашу я люблю, но мы все там… совершенно обыкновенные.
— В нашем городке, — заявила я торжественно, — такого человека почитали бы за божество.
Джаза хихикнула.
— Я не шучу, — сказала я. — Моя семья — ну, я имею и виду себя, маму и папу, — мы единственные обыкновенные люди во всей округе. Вон, возьми моего дядю Вилли. У него восемь морозильных камер.
— Ну, в этом нет ничего такого уж странного.
— Семь стоят на втором этаже, в пустой спальне. А еще он не доверяет банкам и все сбережения держит в шкафу, в жестянках из-под арахисового масла. Когда я была маленькой, он дарил мне пустые жестянки, чтобы я тоже понемногу копила деньги.
— О, — только и сказала Джаза.
— А еще у нас есть Билли Мак, который создал в своем гараже новую религию, Народную церковь единого народа. А вот моя бабушка — она почти совсем обыкновенная, но и она каждый год вызывает фотографа и делает постановочную фотографию, для которой надевает довольно откровенное платье, а потом рассылает снимки всем друзьям и родным, в том числе и папе, который рвет конверт на куски, не вскрывая. Такой вот у нас городок.
Джаза ненадолго притихла.
— Я бы очень хотела у вас побывать, — сказала она наконец. — Потому что сама-то я очень скучный человек.
Сказано это было так, что я сообразила: Джаза сильно из-за этого переживает.
— Мне ты не кажешься скучной, — возразила я.
— Просто ты пока меня плохо знаешь. И у меня нет ничего вот такого.
Она повела рукой в направлении моего компьютера, имея в виду мою жизнь в целом.
— Зато у тебя есть вот это, — сказала я и повела рукой, имея в виду Вексфорд и вообще Англию, но получилось, что я вроде как дергаю за невидимые бубенчики.
Я хлебнула чаю. Горло, кажется, отошло. Но время от времени я вспоминала, каково это — задыхаться, вспоминала эту странную вспышку…
— Ты не любишь Шарлотту, — заявила я, подмигивая. Нужно было что-то сказать, чтобы выбросить весь этот ужас из головы. Пожалуй, прозвучало слишком грубо и резко.
Джаза скривилась:
— Она… любит быть лучшей.
— Это слишком вежливо сказано. Как это она выбилась в председательши?
— Ну… — Несколько секунд Джаза перебирала мое одеяло, защипывая и отпуская складочки. — Старост выбирают воспитатели мужского и женского корпусов.
Председателем ее назначила Клаудия, и, полагаю, она этого заслуживает…
— А ты претендовала на это место? — спросила я.
— Там не бывает претендентов. Тебя просто выбирают. И не нужно пихаться локтями — в смысле, подлизываться. Кроме того, Джером и Эндрю — мои друзья. Ну а с Шарлоттой… ну, ей нужно во всем быть лучшей. Учиться лучше всех. Быть первой в спорте. Встречаться с наипервейшим кавалером.
Таким вот Джаза была человеком: она не только употребляла в обыкновенном разговоре слова вроде «наипервейший кавалер», она еще и переживала, когда говорила что-то плохое о других. Даже несколько раз сжала кулаки, словно ей требовалось усилие, чтобы вытолкнуть нелестное высказывание из своего тела.
— Когда мы сюда поступили, я некоторое время встречалась с Эндрю, — продолжала Джаза. — Пока я им не заинтересовалась, он Шарлотте был до лампочки. А когда у нас что-то началось, она просто не могла это так оставить. Закрутила с ним роман, когда мы расстались, потом и сама сразу его бросила, словом… она не может… ну, как видишь, я с ней больше не живу. Я живу с тобой.
Джаза негромко вздохнула, словно изгнав изнутри демона.
— А сейчас ты с кем-нибудь встречаешься? — спросила я.
— Нет, — сказала она. — Я… нет. Может, в университете и буду. А сейчас нужно думать об учебе. А ты?
Я мысленно обозрела краткую и бесславную историю своих увлечений в Бенувиле. Я тоже больше думала об учебе. Пришлось приложить немало усилий, чтобы поступить в Вексфорд. Пообжиматься с приятелем-другим на парковке возле супермаркета — вряд ли это можно назвать «я встречалась». Да, если подумать, я тоже ждала — ждала, когда окажусь здесь. Воображая себе свою жизнь в Вексфорде, я все время видела кого-то с собой рядом. Вот только после моей сегодняшней выходки вряд ли эта картинка станет реальностью — разве что англичанам почему-то нравятся девицы, способные выстреливать изо рта куски мяса.
— Я тоже, — ответила я. — Я тоже в этом году собираюсь думать об учебе.
Разумеется, обе мы мысленно добавили к этому: «До определенной степени». Я приехала сюда учиться. После Вексфорда мне подавать документы в университет. И я обязательно перечитаю все книги у себя на полке, и мне действительно хочется ходить на занятия, даже если эти занятия, похоже, угробят меня окончательно. И все же мы не сказали друг дружке всей правды, и обе мы это знали. Пристальный взгляд — и что-то почти осязаемо щелкнуло: нас объединила эта одинаковая ложь. Мы с Джазой «просекали» друг друга. Может, она и была тем «кем-то», кого я видела рядом в своем воображении.