— Зато она знает про решетку в окне туалета. Пошли.
Мы снова спустились вниз, и Джаза проследовала к туалет — подозреваю, по ее понятиям, она шла крадучись. Со стороны выглядело скорее по-кроличьи — короткие перебежки и нервные взгляды по сторонам. Джаза нырнула в туалет и, убедившись, что там пусто, направилась прямиком к окну, открыла его, потрясла решетку. Она была накрепко прикручена на место.
Джаза не выпускала прутьев, пока костяшки пальцев не побелели, а потом закрыла окно.
— Ненавижу ее, — сказала она.
Даже я не рискнула бы обвинить Шарлотту в том, что это она доложила про решетку. Но Джазе необходимо было обвинить Шарлотту. Это требовалось ей для душевного равновесия. Раз уж мы сюда притащились, нужно было кого-то обвинить, а я тихонько порадовалась, что этим кем-то оказалась не я.
— Будем пить чай, — произнесла Джаза ровным голосом. — И не станем расстраиваться по этому поводу. Я сейчас заварю чай.
С этими словами она зашагала наверх. Взяла две кружки с полки у нее над столом, два пакетика из банки, где хранились особые пакетики. Я оставила ее за этим делом, набросила поверх одежды халат и подошла к окну. Шеренга из полицейских продолжала маршировать по лужайке. Они растянулись из конца в конец на расстоянии не больше полуметра друг от друга. Обходили только тот участок, где стояла белая палатка, — вокруг нее землю обыскивали другие люди. Похоже, они в буквальном смысле прочесывали каждый сантиметр.
Теперь мне казалось, что вчерашнюю ночь от нас отделяют долгие годы.
А потом я заметила, что прямо возле нашего корпуса, на вымощенной булыжником улице, стоит тот самый молодой полицейский. И смотрит на мое окно, прямо на меня. Джаза не ошиблась. Не мог он быть полицейским. Слишком молодо выглядел. И вот, стоит-таки там, среди чуть не половины остальных лондонских полицейских. Они вроде бы должны были заметить самозванца.
Я встретилась с ним взглядом, убедилась, что он это заметил. После этого он стремительно зашагал прочь.
Белая палатка простояла на лужайке все воскресенье. Она сияла в темноте — на нее был направлен свет десятков мощных прожекторов. Вокруг шныряли газетчики — таились у школьной ограды, приглядывались. Школьное начальство разослало всем электронное письмо как в Вексфорде невероятно безопасно, хотя прямо у нас под носом расследуют убийство, а еще к нам отрядили нескольких психологов — любой желающий мог обратиться к ним за помощью.
У многих действительно поехала крыша, правда довольно странным образом. У нас дома были бы сплошные коллективные рыдания и показные объятия у всех на виду. В Вексфорде многие чуть ли не яростно делали вид, что ничего не произошло. Элоиза, например, сидела у себя в комнате, курила и читала французские романы. Шарлотта патрулировала коридоры, засовывала огромную рыжеволосую голову в комнаты. Анджела и Гаэнор расправлялись с ящиком вина, который как-то умудрились заныкать, и время от времени прибредали к нам с полными кружками красного. Кто-то из них повесил нам на люстру розовый лифчик. Я не стала снимать. Лифчик был красивый.
По вечерам в коридорах стоял гул от нервической, визгливой болтовни. Спать никто не мог, поэтому все общались. Полагаю, что в Олдшоте происходило примерно то же самое. Почти все мальчишки выходили к завтраку с покрасневшими глазами, обведенными темными кругами, — значит, они тоже слишком много читали и слишком много квасили.
Родители попытались запихать меня в бристольский поезд, но я смогла их переубедить, заявив, что у нас совершенно безопасно. Да так оно и было. Полиции вокруг было по самое дальше некуда, все наши передвижения фиксировались. Родители в конце концов смирились и все же звонили каждые два часа. Собственно, звонила вся моя родня. Дядя Вик и кузина Диана звонили по нескольку раз. Позвонила мисс Джина. А еще на меня сыпались электронные письма. Все жители Бенувиля хотели знать подробности. Почти все воскресенье я держала в одной руке телефон, а другой стучала по клавишам.
О том, что я, собственно, видела убийцу, я никому не обмолвилась. Молчать было нелегко. Такая обалденная новость — а ты тут молчи. Я по-прежнему оставалась Единственной Свидетельницей в Деле об Убийстве, сотрудники Скотленд-Ярда могли в любой момент умыкнуть меня на многочасовой допрос. Тогда все узнают, кто я такая. Я попаду во все сводки новостей.
Я все ждала, когда они явятся и продолжат меня расспрашивать. Никто не являлся. В новостях ни разу не упомянули ни об одном свидетеле. И Клаудия ни словом не обмолвилась о том, чем там положенным или неположенным мы занимались в ночь убийства. Вексфорд держал свое слово. Если они и пронюхали, что мы лазали на крышу, они решили спустить это на тормозах.
В понедельник утром уроки отменили, и к этому времени воздух в Готорне был уже с откровенным душком. Я не хочу сказать, что в здании воняло, но там стояла странная духота. Отопление работало на полную мощность, воздух загустел от влажности и гормонов стресса. В середине дня нас пустили в учебный корпус и в библиотеку, однако следили при этом за каждым шагом. Ходить разрешалось только по мощеным тротуарам. Лужайку огородили нейлоновыми щитами, чтобы нам было даже толком не разглядеть палатку, — и все равно с третьего этажа ее было видно совершенно отчетливо.
У меня было «окно», и я пошла в библиотеку — только ради того, чтобы выбраться из здания. Мне казалось, что я спешу, но, когда я туда добралась, все кабинки уже были разобраны, а все стулья заняты — равно как и все места на полу около розеток.
Я решила подняться наверх, пробралась в раздел книг по литературе. Обследовала ряд за рядом, пока не отыскала Алистера. Он был на месте — та же роскошная прическа, тот же безразмерный тренч и ботинки «Док Мартинс».
Он разве что переместился немного. На сей раз он сидел на подоконнике, опять практически в полной темноте.
— Можно, я здесь устроюсь? — спросила я. — Внизу все занято.
— Как знаешь, — ответил он, не поднимая глаз.
Я повернула выключатель в конце ряда и уселась на пол. Пол был холодный, но тут хотя бы было где присесть, а еще очень хотелось побыть одной. Через десять минут свет автоматически выключился. Я посмотрела — не встанет ли Алистер и не включит ли его, но он продолжал читать. Я отлепилась от пола и повернула выключатель.
— Глаза испортишь, — сказала я, — если будешь читать в темноте.
Алистер усмехнулся. Я не поняла почему. Перенапряжение глазной мускулатуры — это совсем не смешно. Через некоторое время в конце ряда появился Джером с компьютером под мышкой.
— Джаза сказала, что ты здесь, — сообщил он. — Есть время поговорить? Мне нужно тебе кое-что показать.
Джером был так поглощен своими мыслями, что никак не отреагировал на присутствие Алистера.
Он отвел меня в один из крошечных учебных кабинетиков на первом этаже. Все они были заняты, но Джером отыскал тот, в котором трое оболтусов младше нас на год дулись в видеоигры.