— Наверное. Мне как-то все равно. — Равнодушно пожал плечами Т'мор, но тут же встрепенулся. — И вообще, мы идем спасать Риллу?
— Идем-идем. — Рассмеялась Лорана, подталкивая парня к выходу в трапезную.
Вывалившись в комнату, Т'мор, двинулся в сторону распластавшихся на полу риссов, и первым на его пути попался Тир. Криво усмехнувшись, парень, оглянулся на выжидающе поглядывающую на него Лорану, после чего, в одно мгновение превратив трость в мечи, с коротким хрустом вонзил клинок Младшего в затылок сына князя Риона. И ничего в душе не всколыхнулось. Так, легкое удовлетворение, от того, что придавил наглого таракана, не более. Уловив краем уха довольный хмык Лораны, Т'мор, походя вонзая клинок Младшего под затылок или в ухо попадающимся на пути риссам, быстрым шагом направился к своей синеглазке, свернувшейся калачиком прямо на полу, и сладко посапывающей во сне. Мельком оглядев девушку, Т'мор облегченно вздохнул, никаких видимых повреждений у нее, вроде бы, не было. По крайней мере, на первый взгляд. А за его спиной, Лорана деловито вонзала шпагу в сердца спящих риссов, не пропуская и тех, что уже получили свой «гостинец» от Т'мора и, не переставая при этом считать свои удары вслух.
Опустившись на колено перед Риллой, Т'мор аккуратно поднял девушку на руки, как раз в тот момент, когда Лорана закончила подсчеты.
— Четырнадцать. — Проговорила она.
— Как четырнадцать?! Должно быть пят… — Вскинулся Т'мор, оборачиваясь, но не успел.
— Пятнадцать. — Насмешливый голос ворвался в уши парня, одновременно с холодной сталью шпаги, входящей ему в спину, и пронзающей сердце. ГО-О-О-О-О-О-ОР!!!
Не удержавшись, Т'мор начал заваливаться вперед, прижимая к себе Риллу, а клинок Лораны продолжил движение. Уже красный от крови Т'мора, он также неумолимо вошел в тело девушки, прижатое к полу упавшим лицом вперед парнем. Лорана вытащила клинок из тел, и вздохнула. — Не быть тебе мастером Танца, мастер Вязи, сьерр Т'мор. В конце концов, это просто неприлично, быть и тем и другим, сразу…
Речь убийцы была прервана жутким грохотом в коридоре.
— Успел-таки позвать братца, гаденыш. — Прошипела Лорана, одним движением распарывая рукав собственного ринса и руку шпагой, после чего, с громким полустоном-полувсхлипом, вывалилась в коридор. — Гор… я… я не успела! Они все… там. Мер-мертвые! Понимаешь?! Все! Тир, Нор, Рилла… Т'мо-о-ор!
— Надо было мне самому сюда явиться. Вдвоем бы мы, может и успели… Идем, Лори. Идем. Я отведу тебя в Столицу. — Пробухтел через секунду глухой голос Гора, — тебе надо показаться целителям. Потом… потом мы вернемся. Я обещаю.
Он даже не зашел взглянуть… Только послышался еле слышный хлопок, и в охотничьем домике повисла тяжелая, воистину мертвая тишина. Ненадолго.
Спустя десять минут, неподвижное тело Т'мора выгнулось дугой, заходясь в судорогах, из приоткрытого рта хлынула черная пена и натужный хрип, переходящий в рыдание. А потом, тело замерцало и, вдруг, окутавшись темным дымом, обернулось огромным, черным, как ночь, драконом с пылающими угольями алых глаз.
Чудовищный рев понесся над лесом, заставляя умолкнуть птиц и испуганно замереть на месте зверей, на многие километры вокруг заимки. А в следующий миг, охотничий особняк, сложенный из прочного камня, с треском разлетелся в щебень, шрапнелью, ударивший по округе, напрочь выкашивая высокий и плотный подлесок.
Призрачный дракон тяжко взмахнул крыльями и, аккуратно подхватив полупрозрачными когтями тело юной риссы, воспарил над заимкой. Поднявшись на полсотни метров, он выгнул шею, и поток всепожирающего, почти бесцветного, но от того не менее яростного пламени обрушился на то место, где только что стоял охотничий домик риссов.
Дракон повернул на восход, и следом за ним потянулись неведомо откуда взявшиеся, тяжелые и низкие, серо-черные тучи, озаряемые багровыми вспышками молний, и сотрясающие землю непрерывными, гулкими раскатами грома.
Когда тебя пытаются убить, успеть первым — твоя обязанность, исполнение которой приносит лишь облегчение, когда же убивают твоих близких, ношей твоей становится месть, которая не несет ничего, кроме жуткой пустоты. Но выбора нет. Либо месть, либо смерть.
Т'мор стоял перед телом Риллы, над небольшим каменным постаментом, услужливо вырубленным Тьмою, прямо из массива скалы, на вершине одного из Таласских пиков, серой громадой нависшего над Сандоварским перевалом. Жалящий снежной крошкой, холодный ветер рвал полы одежды, впивался тысячами игл в лицо и обнаженные руки, покрывал инеем растрепанные волосы, и отмечал прозрачным льдом дорожки от катящихся по щекам слез, но Т'мор этого не замечал.
Он стоял и смотрел. Изо всех сил вглядывался в заострившиеся черты лица девушки лежащей на холодном камне. Словно ждал, что вот-вот дрогнут ресницы и, открывшись, глаза вспыхнут такой родной синевой…
Зря, конечно.
Т'мор провел рукой по трепещущим на ветру, черным волосам, пробежал пальцами по забавной кисточке на кончике уха риссы, осторожно погладил заледеневшую щеку и, коснувшись собственными губами, бледных губ Риллы, отступил на шаг назад.
— Прими ее, Ночь… — Едва ветер сорвал эти слова с его уст, как затянутое тучами небо разразилось потоком молний, а над камнем, взревев, взметнулось черное, неистовое пламя, во мгновение ока поглотив тело девушки, и тут же опало, оставив после себя лишь оплавленный постамент, на котором лежал маленький, ярко-синий, в цвет глаз Риллы, камешек на черной ленте, словно врастающей в него. Помедлив секунду, Т'мор взял оберег в руки и, ничуть не сомневаясь, повесил себе на шею. Грусть и тепло… Вот и все, что он ощутил сейчас, когда камень коснулся груди.
Развернувшись спиной к постаменту, Т'мор подошел к кромке отвесного склона, окинул взглядом высокие пики, на которые то и дело напарывались пришедшие с Сумеречным драконом тучи и, глубоко вдохнув напоенный озоном воздух, с силой оттолкнулся от края скалы.
Когда он миновал памятную площадку над перевалом, и до тропы, именуемой Сандоварским трактом, осталось не больше полусотни метров, Т'мор обернулся, и струйкой темного дыма втянулся в ту самую маленькую пещеру над перевалом, где он останавливался на пути в Шаэр.
Сидя на пороге пещеры, лицом к разгорающемуся рассвету, Т'мор еще долго не мог выйти из ступора, в который его погрузила смерть девушки…
Он неподвижно сидел на камне и, не щурясь, глядел на встающее из-за горизонта солнце, и вместе с ярким полыхающим шаром в далекой синеве, разгоралось и озеро лавы в его груди, укрытое толстым слоем пепла… А губы сами зашевелились, повторяя слова старого странного текста, не то песни, не то стиха, услышанного Т'мором от одного из росичей, там, в Свободном Городе. Окончание, он уже не шептал, а тихо прохрипел:
…Да, мечтал, а вышел кукиш Эпитафией на прах мой.
Милосердия не купишь, Не измеришь тетрадрахмой.
Милосердие — для слабых, Сильным — яду из флакона.