– О боги, – прошептал старик.
– И она сохранила себя во враждебном мире. И сидела бы дальше, если бы люди не повадились ходить в норы – со светом, с факелами, с фонарями. И она увидела, как человек отбрасывает тень, и ей показалось, что тени – похожие на нее существа… Она поглотила тень юноши и попалась сама, и не могла освободиться. Она влипла в людей, как муха в мед, и тонула все глубже. Мучилась и не могла остановиться. Опоздай я на денек-другой – она хлынула бы через реку, и плевать ей на лучников, ведь птицы летают, где хотят…
– Это все она тебе рассказала?!
– Нет, я сам понял. Догадался, когда был ее отражением.
– Я вижу твое лицо, – сказал старик.
Его глаза, секунду назад лишенные взгляда, вдруг посмотрели ясно и осмысленно.
– Я рад за тебя, – сказал Стократ. – Ты был слеп от потрясения, а сейчас прозреваешь.
– Ты ведь не человек, – сказал старик шепотом. – Ты… оборотень? Я никому не скажу…
– До сего дня, – подумав, отвечал Стократ, – я ни о чем таком не задумывался. Честное слово.
* * *
Ночью, когда новость понеслась от дома к дому, когда люди в полной темноте высыпали на улицу, когда, все еще не решаясь зажечь огонь, они обнимали и ощупывали друзей и родственников из Длинного Дня, – Стократ отыскал светловолосую и вернул ей стрелу с желтым и белым оперением, и девушка всхлипнула.
А потом, поднявшись на носки, она стала целовать его, и Стократу пришлось отстраняться очень ласково – чтобы ее не обидеть.
Он ушел из селения, ни с кем больше не прощаясь, и к рассвету был уже далеко. На широком перепутье он задержался, глядя в небо. Звезды мигали приятельски. Вот уже много лет звезды жили в мире и не воевали, как случалось в дни его отрочества, но всякий раз, когда Стократ смотрел на них, – он чувствовал тепло и смутную тревогу.
– Я не человек, – сказал он вслух. – Тогда кто?
– Я просто сделал, что мог, для моей несчастной сестры.
– «Старший брат», – пробормотала старуха. – Морок, порождение бездны, назвал тебя старшим братом!
– Она не морок, – сказал Стократ. – Она жертва. Она упала, это была ее беда. Она не желала людям зла.
– Расскажи о себе, – потребовала старуха. – Откуда ты взялся?
– Дровосек нашел меня в лесу.
– Но как младенец мог очутиться в лесу?! Если только он не упал с неба, в железной скорлупе, как… как Создатель или как Мир!
– Я не помню, чтобы вспоминали скорлупу. По-моему, речь шла только о грязной пеленке…
Старуха помотала головой:
– Ты сам говорил, что не помнишь детства. Ты сам говорил, что тебе снились странные сны, когда ты получил свой меч. А что такое этот меч? Откуда он взялся, почему он забирает души? Если ты не человек, Стократ, – тогда кто ты?!
В лесу еле слышно запела первая птица. Костер стал угасать.
– Расскажи и о себе, – попросил Стократ.
Девочка выросла в устье Светлой, в теплой зеленой долине. Снег там выпадал только в самой середине зимы и лежал недолго.
Теперь весь мир состоял из неба и снега. Девочка шла, держась за край саней, груженых дровами. На дороге оставались сизые полосы, в них отражалось солнце.
Девочке было четырнадцать лет. Полгода назад, на ярмарке в Утоке, она подошла, замирая от ужаса, к клетке с почтовыми птицами, которую возили по крупным городам посланцы Белой Школы.
Клетка была круглая, в человеческий рост. Внутри на длинных жердочках сидели почтовые птицы, некрупные, с белыми щеками, синей грудкой и зеленой спиной – чтобы оставаться невидимыми для охотника с земли и для хищника с неба. Посланец, пожилой сухощавый мужчина, сидел на краю телеги и читал – девочка поразилась – читал прямо на базаре, среди множества снующих людей, толстую книгу с желтоватыми страницами, без картинок.
Он так увлекся, что не сразу ее увидел. Зато погонщик, черноглазый парень с круглыми щеками и наглыми губами, заметил девочку сразу.
– Здравствуй, красавица! Пришла на птичек поглядеть?
– Нет, я…
– Да подойди поближе. Чего стесняешься? Хочешь пряник?
– Нет, мне бы…
– Птички умные и красивые. Продал бы тебе, да они не продаются, на учет все, – парень покосился на человека с книгой. – Слушай, а ты откуда? Что-то я тебя в наших местах не ви…
– Помолчи, пожалуйста, – сказал посланец, закрывая книгу. – Что ты хочешь, девочка?
– Я хочу отправить послание в Школу, – пролепетала девочка, чувствуя на себе насмешливый взгляд погонщика.
Парень фыркнул так громко и непристойно, что обернулись идущие мимо прохожие. Девочка готова была сорваться с места и бежать – но посланец даже ухом не повел. Он смотрел на нее, и этот взгляд удержал ее, как нитка.
– У тебя есть письмо в Школу или ты хочешь его написать?
– У меня есть. Я приготовила.
– Хочешь ли ты, чтобы я прочитал, прежде чем отправлять?
– Как вам будет угодно.
Погонщик тем временем надувал щеки и закатывал глаза, всему миру показывая, что думает о сумасшедших, зарвавшихся, глупых девчонках. Посланец искоса глянул на него и ничего не сказал – но парень перестал паясничать и убрался подальше, за угол сарая. Девочка вытащила из сумки у пояса сложенный во много раз лист бумаги.
Это письмо она писала почти год. Сперва – будто в шутку, играя. Потом – переправляя каждое слово. Потом выбросила. Потом нашла и спрятала. Потом хотела сжечь, потом перечитала…
Потом решила: ну и что, если мне откажут? Скорее всего, они даже не ответят. Тысячи почтовых птиц развозят каждую весну по ярмаркам и площадям. Тысячи подростков обоего пола посылают в Высокую Школу свои письма. Почему бы не отправить свое?
Посланец взял из ее мокрой ладони смятый листок. Аккуратно разгладил. Девочка смотрела вниз, чтобы не видеть его лица, пока он читает. На лице могли бы отразиться недоумение и снисходительность, и тогда девочка точно убежала бы – в слезах; нет, лучше было разглядывать свои туфли, праздничные, хоть и очень пыльные.
– Убедительно, – сказал посланец, сворачивая листок, и в его голосе не было насмешки. – Тебе должно исполниться четырнадцать к началу осени, ты знаешь?
Она кивнула, не поднимая глаз.
– Я отправляю по твоей воле.
Звякнула дверца клетки. Девочка наконец-то осмелилась посмотреть; посланец просунул в клетку руку, черным широким рукавом задел дно, взял почтовую птицу в пригоршню. Остальные заволновались, но сразу успокоились, когда дверца закрылась.
Девочка смотрела, как посланец пристегивает сверток с письмом к почтовому кольцу на ноге птицы. Вокруг ходили, толпились, смеялись, торговались люди, где-то играли сразу два менестреля, и каждый свое; птица взмыла, унося письмо в неведомую Школу, и девочкино сердце упало вниз.