— Сельма тоже не знает.

Бьорну было невмоготу. Усталость, нестерпимая боль утраты, а теперь еще неизбежность публичного признания, что его сын — не сын ему, — все это вдруг навалилось на него непосильной тяжестью. К глазам подступали слезы, он был на грани обморока. Только присутствие Алекса заставляло его держаться.

— Прости, Бьорн, — сказал Кетиль, заметив, в каком состоянии его зять. — Прости, ты слишком вымотался. Я думаю, лучше будет…

Тут отворилась дверь, и вошел стражник; он направился к председателю и принялся что-то шептать ему на ухо. Кетиль внимательно слушал, потом обратился к собранию:

— Какая-то женщина требует, чтобы ее выслушали. Она утверждает, что это срочно и крайне важно. Предлагаю принять ее. Есть возражения?

— Никаких возражений, если это имеет отношение к повестке дня.

— По ее словам, имеет.

Стражник вышел, и не прошло и полминуты, как он вернулся, пропустив вперед женщину лет шестидесяти, приземистую толстуху, тяжело отдувающуюся, одетую в грубую крестьянскую накидку.

— Дамы-господа… — сказала она, откидывая капюшон, и все увидели одутловатое лицо с большими темными слегка навыкате глазами.

Весь Совет ахнул в один голос:

— Нанна!

Ее лицо блестело от пота, всклокоченные полуседые волосы обрамляли его какой-то дикой гривой.

— Ну да, — зычным голосом отозвалась она, — я и есть! Простите, коли напугала. Извиняюсь за такой вид, времени не было красоту навести… Ну, то есть чтоб не совсем уродиной… Как раз, видите, поспела. Извините тоже, что так влезла, но мне сказали, что вы тут собрались насчет мальчонки, которого увезли… а я как раз кой-чего знаю… тогда, десять лет назад, не могла рассказать, а теперь могу… потому что… ох, вспоминать-то больно… знали б вы, как больно… мой-то Арпиус, бедный… не заслужил он такого… накануне еще говорил мне: «Готовь, Нанна, котел… завтра будет в нем два славных зайчика… один тебе, один мне… с травками-приправками…» — потому что мы с ним оба поесть были не дураки, уплели бы за милую душу по зайцу на брата, а чего вы удивляетесь? Так он зайцев и не принес, сами знаете почему… а большой котел я с тех пор и не трогала… только я ведь не про то хотела… я про мальчонку, потому что…

— Нанна, — перебил ее Кетиль, — успокойся. Сейчас тебе принесут кресло, ты сядешь и спокойно объяснишь, зачем пришла.

— Чтоб мне да сидеть за столом Совета? Как можно? Куда мне такой почет! Лучше так постою. Восемь часов отшагала, так уж маленько-то погожу рассиживаться.

— Ну, как хочешь. Мы тебя слушаем.

— Подождите, — вмешался Бьорн. — Мне бы хотелось, чтоб Алекса теперь отпустили. Я думаю, в его присутствии больше нет необходимости.

— Конечно, — сказал Кетиль и повернулся к мальчику: — Алекс, ты свободен. Стражник проводит тебя домой. Благодарю тебя от имени Совета Малой Земли. Ты нам очень помог. И держался молодцом.

Мальчик встал и пошел к выходу, а советники в знак признательности тихонько похлопали по столу кончиками пальцев.

Женщину в тяжелой накидке, стоящую за креслом покойного короля, знали все. Вот уже десять лет, как она исчезла из города, и никто о ней с тех пор не слышал. Но забыть ее не забыли. Разве Нанну забудешь? Кто не слыхал от нее раза три как минимум про ее «бедного Арпиуса» и зайцев, которых он так и не принес?

— Мы тебя слушаем, Нанна, — повторил Кетиль. — Постарайся рассказывать все по порядку и, если можно, не слишком отвлекаться на ненужные подробности.

— Насчет подробностей попробую так, чтоб без лишних, только какие надо… а чтобы по порядку — уж как сумею, с этим у меня не больно-то… заносит меня, то на одно сверну, то на другое… да вы не стесняйтесь, одерните, если заболтаюсь… в общем, начну с того вечера, когда мой Арпиус не вернулся с охоты… поехал с Иваном, сыном короля Холунда… обещал мне двух зайцев, да я не об зайцах переживала… хоть мы их оба и любили… тушила я их в котле… румяные получались… а то можно в маринаде, да с луком, с морковкой, с чесноком… только тогда надо денек-другой подержать, чтоб помягчели…

— Нанна… — тихонько одернул ее Кетиль, хмуря брови.

— Ох, простите… так вот, нет и нет моего Арпиуса… уж и ночь на дворе, и снег валит… что уж там было на этой охоте, ничего не знаю… одно только знаю: утром уехал, а вечером так и не вернулся…

5
Безмолвие медведя

Иван, единственный сын короля Холунда, выезжает на охоту со своим слугой Арпиусом. Бледное солнце отбрасывает на снег серые тени их лошадей, которые движутся шагом след в след: высокий вороной жеребец Ивана и маленькая серая в яблоках кобылка Арпиуса. Над их головами продолговатое белое облако растягивается и разворачивается, как длинный шарф, высоко в небе. Неспешно пересекают они равнину, направляясь к ландам, где, может быть, попадутся зайцы, разыскивающие проталины с подснежной травкой.

— И зачем ты мне, собственно нужен, Арпиус? — спрашивает Иван.

— О, да, считай, ни зачем… Разве только затем, чтоб мешать вам стать тем, кем вы стали бы, если б я вам не мешал.

— А именно? Не можешь ли выражаться яснее?

— А именно — самодовольным юнцом, ничего, кроме своей особы, не видящим, который считает себя выше других по той единственной причине, что он — сын своего отца.

— А что, это не так?

— Что вы — сын вашего отца? Так, так…

— Нет. Что я выше других.

— О, выше, как же, как же. Да вот хоть сегодня утром, когда вы поскользнулись, садясь в седло, и повисли на стремени — вы были, прямо скажем, на высоте. А на прошлой неделе, помните, когда у вас живот прихватило…

— Арпиус! Ты хоть помнишь, с кем говоришь?

— Да, увы, с нашим будущим королем.

— Что это за «увы»?

— Я сказал «увы»?

— Да, ты сказал: «увы, с нашим будущим королем».

— А, ну, видно, сорвалось с языка… или я имел в виду, что негоже так говорить с будущим королем, вот и сказал «увы». Себе в упрек, понимаете ли.

— Врешь! Разве твое «увы» не относится к тому, что я — будущий король?

— Ну что вы, я бы себе такого не позволил!

— Даже если бы думал именно так?

— Тем более, если бы так думал.

— А ведь думаешь, а?

— Я никогда ничего не думаю на пустой желудок, а сейчас именно тот случай.

— Ты сам — одно сплошное брюхо!