– Вот и следовало втихую перерезать ему глотку. Но тебе непременно надо было сперва позабавиться с Мартой. Коль так уж зудело, то и увез бы девку с собой. А потом – хоть сам пользуйся, хоть лесным братьям продай…
– Да она сама была не прочь… – ухмыльнулся есаул. – Прав был купец, засиделась в девках.
– И поэтому ты расстелил ее на глазах у отца.
– Для настоящей мести унижение врага важнее его смерти.
– Вот и доунижался, пока на ее визг не нагрянул отряд королевских стражников. Хорошо – ноги унести успели. А кровник твой наверняка по сей день жив…
– Ну и пусть себе, – хмыкнул Калита. – Вопли дочурки ему долго будут сниться. А если Марта еще и забрюхатела…
– Ну, хорошо, – кивнул Кривица. – Каждый сам выбирает, какая месть слаще. Но Хромого ты зачем добил?
– Он давно затаил на меня зло и только ждал удобной минуты, чтоб ударить в спину.
– Так и надо было ловчее саблей орудовать, коль уж выпал такой случай, – отмел подобное объяснение одноглазый. – Но осквернять сознательным убийством Рощу Смирения даже для меня чересчур… До сих пор не верю, что сумели из Кара-Кермена живыми уйти. И что степняки в покое нас оставили, тоже не верю. Каждую минуту чувствую пустой глазницей влетающую в нее стрелу.
– Можешь спать спокойно, – отвел взгляд Калита. – Кара-Кермен нас не простил, но карать не станет.
– Ну-ка?! – вскинулся Кривица. – Ты знаешь что-то мне неведомое?
– Сразу, как только Владивой приютил нас в замке, Хан присылал ассасина по наши души. К счастью, я тогда у твоей постели сидел. Лекарь велел, чтоб зараза в мозг не пошла, непрерывно рану обмывать. А ты в горячке метался. Одним словом, мне удалось отбиться и напавшего ранить.
– Ассасина? Силен, братка… Коль не врешь.
– Чтоб мне лика Громовержца Перуна не узреть, – побожился есаул.
– А дальше?
– Отпустил я его. И попросил передать Хану, что сожалею о случившемся. Мол, помутнение нашло. И прошу общество принять жизнь ассасина взамен загубленной.
– И ты, паскуда, молчал столько времени? – сжал пудовые кулаки одноглазый.
– Не хотел зря обнадеживать. Сам ведь знаешь: у харцызов месть отступникам – дело священное. Ну и хватит прошлое ворошить. Я не за тем сюда пришел… И не веди себя как баба! – чуть прикрикнул на побратима есаул. – Это не моя затея, а приказ барона!
– Что ж, – обреченно вздохнул Кривица. – Будем надеяться, что у барона ума чуть побольше, нежели у простого харцыза. Говори, я слушаю…
– Барон хочет, чтобы мы с тобой устроили так, чтоб баронесса умерла еще этой ночью, а баронета – исчезла из замка.
– Вот теперь я понял, что ты на старости окончательно сдурел. Молодым в таких случаях советуют жениться, ну а за тобой – разве что костлявая с косой заявится. И я не хочу, чтоб она и меня с собой прихватила. Знаешь, братка, что-то мне мягкие перины становятся все больше по сердцу… Шел бы ты отсюда.
– Я-то пойду, – окрысился Калита. – Да только что нам с тобой делать, когда Владивоя попрут с Дуброва. Думаешь, новый барон захочет терпеть у себя пару отступников? Нет, брат, шалишь. Мы с Владивоем еще с той охоты повязаны. Вот он нас и терпит. А уйдет, то и тебя с Ядринкиных перин сгонят. И как бы в придачу петельку на шее не затянули! Вот и кумекай, раз такой башковитый сыскался: сделать, как барон велит, или уже сегодня в седло садиться? Пока дороги открыты.
– Твоя правда, – нехотя согласился Кривица. – Ради спокойной старости придется опять взять грех на душу. Обоих резать?
– Нет, только баронессу. А с Анжелиной надо так исхитриться, чтоб она из замка сбежала. С тем, кто нам нужен, и в ту сторону, куда укажем. Не знаю, может, Владивою потешиться с падчерицей охота, то ли урезонить девку надеется, но барон приказал ее не трогать.
– Давай я баронессой займусь… – предложил одноглазый. – А хитрить я не умею. Может, сам чего придумаешь?
– Не выйдет, братка, – отрицательно помотал чубом Калита. – В покоях баронессы тебе делать нечего. Сразу неладное заподозрят. А что до обмана, есть у меня задумка. Только, как назло, ни одного чужака в городе нет! Ну, ничего, время терпит. Глядишь, и сладится еще. – И вдруг прикрикнул весело: – Наливай, ишь, расселся, прям куренной атаман. Да вели своей зазнобе подать нам чего-нибудь перекусить. Иной раз проще воз дров переколоть, нежели умом пораскинуть!
А смена настроения есаула объяснялась очень просто: говоря побратиму, что в городе нет ни одного чужака, он внезапно увидел в окно трактира, что заставу Дуброва проезжает десяток Нечая, а с ними вместе – двое незнакомцев. При этом один из них одет в богатый казачий кунтуш. Посчитав совпадение за доброе знамение, Калита пришел в отличнейшее расположение духа и поманил к себе одного из стражников, обедавших за соседним столом.
Бессмысленное бормотание, суетливая возня, хриплые смешки, прерывистые стоны, осторожные вскрики и ощущение изумительной легкости. Будто в одно мгновение вся тяжесть забот оказалась сброшена вместе с одеждой и смыта водопадом волос, прикосновением ласковых рук и жадных губ. А поверх всего – одуряющий запах разворошенного свежего сена, не выветрившийся из памяти даже по истечении нескольких дней.
Все прочие ощущения поблекли, многое стало казаться забавным и нелепым, а запах – остался. Тем более что вместо подушки под головой у меня снова охапка сухой травы…
В замковой темнице было почти уютно. Сразу становилось понятно, что узников здесь нет или они по какой-то причине надолго не задерживаются. Либо меня по ошибке засунули не в то помещение, потому что сухая и достаточно светлая клеть больше годилась для хранения запасов зерна или муки. Общее впечатление уютной кладовой портил только разнообразный зловещий инвентарь, развешанный по стенам, большая жаровня и деревянное ложе с кожаными зажимами для рук и ног.
Я уже, по-видимому, в сотый раз измерил шагами свое довольно просторное узилище, равнодушно потрогал некоторые из пыточных приспособлений, найдя их в безобразно ржавом состоянии, и в который раз вздохнул. Потом прилег на более пригодный для пыток, чем отдыха, топчан и попытался немного вздремнуть. Но на все ложе сена не хватало, а от твердых и кое-как оструганных досок затекала спина. Поэтому я вскоре опять слез на пол и занялся любимым занятием всех узников – размышлениями и воспоминаниями.
Поначалу все шло очень даже неплохо.
Благодаря выигранному поединку и уважению, завоеванному у Давилы, отношения королевских дружинников стали ровными и дружелюбными. Десятник Нечай даже распорядился оседлать для нас с Лукашем пару вьючных лошадей. И, – судя по злым взглядам, бросаемым вслед отъезжающим воинам, из-под шапок, да мокрым глазкам, поблескивающим из-под низко повязанных платков, – проведя весьма сумбурную ночь, отряд двинулся к замку.
Ночлег в Перекрестке только упрочил мою славу, как непревзойденного мастера кулачной потехи, заодно – утяжелив кошель Лукаша двумя копами медяков, и прибавил опыта в общении на ощупь. А услышанные в пути занимательные рассказы из жизни ратников заполнили не одну брешь в моих познаниях, важных для взрослого мужчины. И что забавно, многое из услышанного я тоже знал, но как-то позаковыристее, что ли. Но тем не менее их бесхитростные побасенки отвлекали от лишних рефлексий и здорово разнообразили путешествие.