Слова Гариона подобно ударам разили изувеченного бога, а Око, как бы реагируя на эти слова, сверкало по-новому, и этим новым была ненависть, хлеставшая бога Дракона энгараков, словно бич. Это и был тот ИСХОД которого с самого начала времен ожидала Вселенная. И именно поэтому Гарион явился сюда, в Ктол Мишрак, – но не для того, чтобы сразиться с Тораком, а чтобы отвергнуть его.

С диким воем ярости и муки Дитя Тьмы поднял Крэг Тор над головой и снова бросился на райвенского короля. Гарион не сделал попытки отвести удар, а, держа рукоять меча обеими руками и выставив вперед клинок, ринулся на нападавшего противника.

Все произошло просто и легко. Когда меч райвенского короля коснулся внезапно напрягшегося тела бога, мощь Ока рванула вперед пылающий клинок, и он вошел в грудь Торака.

Рука Торака разжалась, и Крэг-Гор, теперь уже безвредный, выпал из нее.

Торак открыл рот, что бы закричать, но вместо крови из него хлынуло голубое пламя. Торак сорвал блестящую стальную маску, открыв тем самым изувеченное лицо, которое скрывалось под ней. Из глаз его текли слезы, но слезы эти тоже были пламенем, поскольку погрузившийся в грудь Торака меч райвенского короля наполнил бога своим огнем.

Торак отпрянул, и меч выскользнул из его тела. Но пламя, которое клинок разжег в нем, не исчезло. Оно вырывалось из зияющей в груди раны, стекало по пальцам, образуя вокруг него пылающие лужи посреди камней.

Изуродованное лицо Торака, по которому все еще текли огненные слезы, было искажено страданием. Он посмотрел на тяжело нависшее небо и простер к нему руки. В смертельной муке поверженный бог закричал небесам: «Мать!» – и его голос эхом отозвался от самых дальних звезд.

Так он постоял, застыв, с руками, поднятыми в последней мольбе, затем покачнулся и упал к ногам Гариона.

На миг наступило полное молчание. Затем ужасный вопль сорвался с безжизненных губ Торака и устремился в невообразимые дали. Это исчезало темное Предначертание, унося с собой и черную тень Крэг-Гора.

Опять наступила тишина. Проносившиеся над головой облака прекратили свою безумную пляску, лохмотья страшной тучи исчезли, и появились звезды. Вся Вселенная содрогнулась – и замерла. Наступило мгновение абсолютной темноты: повсюду исчез свет, и прекратилось всякое движение. В это время все, что существовало, существует и будет существовать, внезапно устремилось в русло одного Предначертания.

Там, где всегда было два пути, теперь остался только один.

А потом, сначала слабо, а затем все сильнее, стал дуть ветер, унося гнилостное зловоние Города Ночи, а выглянувшие звезды засверкали, как драгоценные камни на бархате ночи. И когда снова появился свет, Гарион стоял, обессиленный, над телом бога, которого он только что убил. В руке у него все еще полыхал голубым пламенем меч, а Око торжествовало в глубинах его разума. Он смутно понимал, что в тот страшный момент, когда пропал весь свет, они с Тораком обрели свой прежний облик, но Гарион слишком устал, чтобы удивляться этому.

Неподалеку от разбитой гробницы появился Белгарат, дрожащий и потрясенный.

В руке он крепко сжимал разорванную цепочку своего медальона. На секунду он остановился, чтобы посмотреть на поверженного бога.

В руинах все еще свистел ветер, а где-то далеко в ночи гончие Торака выли унылую погребальную песнь своему поверженному господину.

Белгарат расправил плечи, а потом жестом, напоминающим тот, который в момент смерти сделал Торак, простер свои руки к небу.

– Повелитель! – крикнул он громогласно. – Свершилось!

Глава 24

Все окончилось, но в своей победе Гарион чувствовал привкус горечи.

Человеку нелегко убивать бога, каким бы коварным и злым он ни был. И поэтому Белгарион Райвенский с грустью стоял над телом своего врага, в то время как ветер, дыша слабым запахом приближавшегося рассвета, омывал покрытые плесенью руины Города Ночи.

– Сожалеешь, Гарион? – тихо спросил Белгарат, положив руку на плечо своего внука.

– Нет, дедушка, – вздохнув, ответил Гарион. – Полагаю, что нет. Это нужно было сделать, разве не так?

Белгарат мрачно кивнул.

– Но он был таким одиноким. Я отнял у него все, перед тем как убить. Мне нечем гордиться.

– Как ты говоришь, это и нужно было сделать. Только так ты мог сокрушить его.

– Хотел бы я оставить ему хоть что-нибудь Со стороны разрушенной железной башни появилась маленькая скорбная процессия. Тетя Пол, Силк и Се'Недра несли тело кузнеца Дерника, а рядом с ними грустно шел Миссия.

Почти невыносимое горе обрушилось на Гариона. Дерник, его самый старый друг, погиб во время того огромного внутреннего переворота, который свершался в душе Гариона перед его схваткой с Тораком, и Гарион даже не мог оплакать его.

– Как ты понимаешь, это было необходимо, – грустно сказал Белгарат.

– Почему? Почему Дерник должен был умереть, дедушка? – Голос Гариона срывался от отчаяния, а в глазах его стояли слезы.

– Потому что его смерть дала твоей тете Пол силы сопротивляться Тораку. В Предначертании всегда было одно белое пятно – возможность того, что Пол уступит. А Торак нуждался в любви хотя бы одного человека. Это могло сделать его непобедимым.

– И что бы случилось, если бы она пошла к нему?

– Ты проиграл бы битву. Вот почему Дерник должен был умереть. – Старик грустно вздохнул. – Хотел бы я, чтобы все случилось по-другому, но этого нельзя было избежать.

Тело Дерника вынесли из разрушенной гробницы и осторожно положили на землю. Печальная Се'Недра присоединилась к Белгарату и Гариону. Не произнося ни слова, хрупкая девушка вложила свою руку в руку Гариона, и теперь все трое тихо стояли, наблюдая, как тетя Пол, уже без слез, нежно уложила руки Дерника по бокам и потом накрыла его своим плащом. Затем Полгара села на землю, взяла в ладони его голову, почти рассеянно погладила волосы и в немой печали склонилась над ним.

– Не могу, – всхлипнула Се'Недра и, уткнувшись в плечо Гариона, разрыдалась.