А главное – наверно, главное? – Данилов теперь стал красив. Молодой, стройный, высокий, широкоплечий, с открытым лицом. И я, конечно, не должна была так думать, но картинка вдруг нахлынула: вот его лицо, совсем рядом с моим, и глаза его светятся любовью, и губы шепчут, и у меня даже екнуло в груди от столь возможной и невозможной картины… Нет, нет и еще раз нет! Что за вздор приходит в голову! Как это можно себе представить! Ведь он объект, и он у меня – в разработке! Да и вообще он иной, инакий! В полном смысле слова, может, и не человек вовсе! Как я могу даже думать о подобном!
Но – тем не менее – я думала.
Данилов пересек площадь, ни разу не глянув в сторону кафе, где за гардиной пряталась я. Ни одно средство передвижения, которое я наметила в качестве возможного субъекта «наружки», за ним не двинулось. Браво, коллеги из энского горотдела. Браво, резвый опер Егор.
И вдруг, в тот самый момент, когда мой объект по тротуару, не спеша, двинулся в сторону от моря в глубь города, откуда-то возник мотоцикл. Он пролетел по площади, порыкивая бешеным мотором. Пронесся ровно в том же направлении, куда шел Данилов. Скорость его была небольшой – в сравнении с той, что мог развивать подобный мотобайк, – всего километров тридцать-сорок в час. Несся двухколесный зверюга тем не менее гораздо быстрее пешехода Данилова. Но! Это был тот самый мотоцикл, что я видела вчера вечером у пятиэтажки, где проживала Вероника Климова. А самое главное: она, эта дева, наш объект номер два, и сейчас сидела за спиной вчерашнего своего спутника, водителя байка, крепко уцепившись в него ручками. Боже мой. Я вся похолодела. Ноги стали как ватные.
Мои подопечные чуть не встретились! Они пролетели друг мимо друга в одном направлении! В первый же день, когда оба оказались в одном городе.
– Вы видели? – Я немедленно набрала номер Баранова.
– Да, все под контролем, контакта не было, – бодро отозвался мой несостоявшийся ухажер.
Контакта не было! Слава богу, что не было. Я сама вроде это заметила. Но каково совпадение! И совпадение ли?! Конечно, Энск меньше Москвы раз в сто. Здесь увидеться случайно гораздо больше шансов. Но чтобы подопечные чуть не встретились в первое утро? Это – что? Чистая случайность? Или, может, в их мозгах или душах есть нечто вроде программы, которая притягивает их друг к другу?
– Где они? Доложите, – потребовала я.
– Объект номер один находится уже на бульваре Черноморцев, двадцать два, занял свое место в офисе. Объект два прибыл к офису фирмы «Бересклет», по адресу: улица Рубина, пятьдесят пять. Сейчас на крыльце стоит, курит с подружками. Расстояние между объектами более двух километров.
– Продолжайте работать, – устало сказала я.
Выброс адреналина накрыл меня и привел к опустошенности. Что делать, вяло подумала я. Может, Петренко позвонить, попросить совета? Да что он скажет? На девяносто девять процентов: Варя, разбирайся сама. Вот и получится: результат дилеммы звонить – не звонить в итоге выходит одинаковый, придется все решать самой, только висты я в глазах командира потеряю.
Чтобы прийти в себя, я прямо за столиком кафе открыла свой ридер и решила освежить в памяти, что мне (и комиссии, разумеется) известно о нашей энской подопечной Веронике Климовой.
Она оказалась одной из тех немногих, кого мы приняли в разработку в прошедшем десятилетии. Финансируют, как я уже говорила, нас в последнее время слабо, специальный поиск новых иных не ведется, порой возникает впечатление, что комиссия стала никому не нужна. Вот и Климова попала в поле нашего зрения совершенно случайно.
Шесть лет назад, когда девочка еще училась в школе, она вместе со своей мамой прибыла на зимние каникулы в Москву. (Папаню дома, в Энске, оставили – пить пиво и смотреть «Смехопанораму».) А двоим дамам, юной и постарше, предстояло увидеть обычный набор: Красная площадь, Кремль, Коломенское, Воробьевы горы.
Приехали они самостоятельно, безо всякой тургруппы, отель заказали, типа дома колхозника, в районе ВДНХ. Там, в гостинице «Дружба народов», все и случилось – на второй день пребывания. Только удивительное стечение обстоятельств привело к тому, что случай не попал в газеты, не стал достоянием широкой гласности – а Климова с маманей, в свою очередь, не оказались в ментовке, а после – под следствием и судом.
Вероника и матерь ее поспать любили – к тому же отпуск, каникулы, зима. Вот и вышли на гостиничный завтрак уже почти к шапочному разбору – к десяти. Народу в отеле проживало совсем немного, на завтраке соответственно бродило и закусывало двое-трое. Плюс – несколько вялых подавальщиц.
С одной из них у семьи Климовых и произошел конфликт. Фотография гостиничной служащей с говорящей фамилией Гробовая имелась в деле, и я, рассматривая ее, очень хорошо поняла приезжих из Энска. Подобная столичная хабалка одним своим видом нарывалась на крепкое словцо в свой адрес. Красная наглая рожа, брылья и нос огромной бульбой. Фотография мамани Климовой тех времен тоже присутствовала, и она была не в пример милее: тонкие черты, мягкая улыбка, причесочка, глаза умные и сопереживающие. Как поясняла потом она сама (объяснение тоже наличествовало), в разговоре с Гробовой она довольно дружелюбно посетовала на скудость прилавков: ни колбасы, ни омлета, ни сосисок, ни сыра. И кофе холодный. Для подавальщицы робкая жалоба приезжей из Энска послужила стартером.
– Ишь, раскрылилась! Подай ей, принеси! Понаехали тут! Продохнуть невозможно из-за лимиты! Ходят тут, барынь из себя изображают! Того-сего ей не подали. А сами гасть-рабайтеры! Гасть-ролеры! Проститутки! Так и глядят, как бы чего нашего с…издить. По мужикам нашим истекают, с любым готовы разлечься за прописку!
Климова-старшая опешила. Потом все свидетели подтверждали: именно, что опешила, глаза и рот открыла на такое хамство, найти не могла что сказать. После пробормотала:
– Да как вы смеете? Да почему вы такое говорите?
К тому моменту и дочка ее поближе подошла. И если предыдущую тираду она слышала лишь отголосками – и только заметила мамино состояние, – то следующий наезд девочка лицезрела во всей красе:
– А ты что сюда, сучка, командовать пришла? Рты нам затыкать? Селедка провинциальная, гадина узкая, тебя там у себя не е…т никто, ты к нам прибыла мужиков утаскивать?!
И тут вдруг выступила в обиде за мамочку всегда спокойная (как характеризовалась в деле) и даже замкнутая Климова-младшая.
– Заткни свой поганый рот! – выпалила она в ярости.
– Что это за кваканье из помойки-то донеслось? – с нескрываемым презрением поворотилась к ней Гробовая. – Эта гофнючая пигалица, недомерка учить меня будет?! Хавальник-то свой прикрой, пока я язычок твой не выдернула.
И тут… Тут Вероника закричала.
В деле имелись показания всех шести свидетелей ее крика, включая гражданку Гробовую и маму Климову. Гробовая охарактеризовала вопль как ужасный. Мать сказала, что ничего подобного ни разу в жизни не слышала и даже не могла поверить, что этот ор исторгает человеческое существо – тем паче ее собственная дочь. Ковров (о нем речь еще впереди) показал, что крик был на пределе человеческой слышимости и реально воздействующий на человеческий организм. От него онемели пальцы рук и ног, начала болеть голова – не говоря уж о том, что можно было оглохнуть.