Юля мгновенно сникла. Абсолютно нереальная сумма. Не только для нее – для рядового чеха (или словака) тоже. Средняя зарплата по стране три тысячи крон, им говорили.
– Спасибо, – грустно вымолвила она.
Каленым железом выжигать надо внезапно вспыхнувшую страсть к изумрудам!
Но прежде чем покинуть магазин, еще раз взглянула на божественной красоты ожерелье. Не удержалась – протянула руку, коснулась исходящего зелеными искрами камня: он, ей показалось, теплый, нежный, будто ласкал ее пальцы…
А нелюбезный продавец – он не сводил с нее презрительного взгляда – вдруг произнес отчетливо:
– Не трожь его своими грязными лапами!
Резкая фраза обожгла.
– Что? – отступив от драгоценности, растерянно прошептала Юля.
– Ненавижу! – Лицо мужчины исказилось болезненной гримасой. – Негодяи! Оккупанты!
– Я… я вам ничего плохого не сделала.
Оправдываться явно было не лучшим решением, потому что магазинный фанатик совсем взбеленился. Выскочил из-за прилавка, грубо схватил ее за предплечье. С пеной у рта, сбиваясь с русского на чешский, разразился гневным монологом. Начал, разумеется, с Пражской весны и советских танков. Дальше перескочил на совсем непонятное. Стал вещать про какой-то бетонный замок, будто он из-за него дом свой потерял, и виноваты, конечно, во всем русские.
А она будто под гипноз попала. Шевельнуться не могла, смотрела то на злобного продавца (глаза – коричнево-красные угли), то на ожерелье (успокаивающий зеленый с золотым), чувствовала, как в груди поднимается бессильный гнев… Но противостоять или хотя бы стряхнуть с плеча чужую руку – никак не выходило.
Мимо магазина, видела она, неспешной походкой фланирует народ. Но никому из них даже в голову не приходит заглянуть в антикварную лавку. Помочь ей – униженной, беспомощной, раздавленной.
Но вдруг молодой, хорошо одетый мужчина, что проходил мимо магазинчика, перехватил ее отчаянный взгляд. Резко остановился. «Помогите!» – одними губами шепнула Юлия. И он словно услышал ее. На чужом языке, сквозь стекло. Решительно распахнул дверь в лавку. Юля взглянула на него повнимательней и едва не зажмурилась: настолько мужчина походил на ее идеал. На того самого принца, которого она ждала всю жизнь и теперь, будучи матерью-одиночкой, даже не надеялась встретить.
Умное породистое лицо. Худощавый. В очках. Костюм безупречный, рубашка – свежайшая. С виду интеллигент, но сила в нем чувствовалась. По крайней мере, мерзкий продавец тут же оборвал свой спич, отпустил Юлино плечо. Учтиво что-то произнес, адресуясь к вошедшему на неведомом девушке чешском.
Тот ответил – коротко, решительно, резко. В магазинчике будто холодом повеяло. Злобный антиквар поник, сдулся… начал бормотать – виновато, покаянно.
Юля же, наконец, избавилась от своего оцепенения. Благодарить избавителя не стала – бросилась из ювелирной лавки прочь. Спас, ярким лучом в ее жизни сверкнул, уже благо.
А когда спотыкалась на неудобных булыжниках мостовой, вдруг услышала за спиной мужской голос – причем обратился к ней человек на безупречном русском:
– Подождите! Не убегайте!
Резко остановилась, обернулась – он. Тот самый, молодой – ее спаситель. Ну надо же: по виду совершеннейший чех (или словак). А по-русски говорит совсем без акцента.
«Поблагодарить, что помог, – и бежать!» – мелькнула мысль.
Однако вместо этого Юля вдруг разрыдалась практически на плече у абсолютно незнакомого иностранца!
Опять, как в злосчастном магазине, на нее будто оторопь напала. Послушно принимала у мужчины платок, вытирала глаза, далее, будто кролик за удавом, покорно последовала за ним в подозрительного вида подвальный бар, хотя руководительница группы строжайше предупреждала: «Никаких самостоятельных контактов с иностранцами! Тем более – тет-а-тет. И никакого совместного распития спиртных напитков!»
Однако они уже сидят за столиком, перед Юлией – стакан со сваржене вино [7] , новый знакомый успокаивающе гладит ее по руке… И ощущение, будто знакомы они всю жизнь. Словно всегда, с детства, со школы, этот мужчина ее защищал, опекал, спасал.
Юлия хлюпнула носом, произнесла жалобно:
– Чего он привязался ко мне?
– Из-за «Термала», – усмехнулся красавец. – У папаши Гануша больная мозоль, тут все знают.
– Папаша Гануш?
– Ну, продавец. Из ювелирного магазина.
– А что за «Термал»?
– Гостиницу у нас строят. По проекту вашего советского архитектора. Махонин его фамилия. Под стройплощадку много домов снесли, школу. Гануша в Драговицы переселили. Это… ну… – Он на секунду задумался, потом перевел: – Вроде микрорайона нового. С панельными многоэтажками. А раньше он в старинном особняке жил.
– Я-то здесь каким боком?! – никак не могла успокоиться Юлия.
– Я Ганушу так и сказал! Пусть Брежневу претензии предъявляет, не тебе! – подмигнул ее спутник. И предложил: – Да забудь ты о нем. Давай лучше знакомиться. Меня Мирослав зовут. Или, по-русски, Слава.
– Юля, – представилась она. И зачем-то добавила: – Для друзей – Джулия.
Получилось весьма лукаво, хотя никто ее уже два года, с момента, как зачала дитя и выпала из веселой студенческой жизни, на английский манер не называл. Даже Юлю теперь редко слышала – чаще именовали мамашей.
– Джулия и Мирослав… – задумчиво произнес молодой человек. Улыбнулся загадочно. Добавил: – Неплохо звучит!
– Вы что имеете в виду? – фыркнула она.
Спутник не растерялся:
– Имена супругов, конечно!
– А вы шустры! – расхохоталась Юля.
И снова иронично подумала: «Я ли это?»
Кокетничать на самом деле она не умела и не любила. Серьезную любовь к своим двадцати пяти пережила лишь одну – причем завершилась она полным разрывом. Ну, и рождением ребенка, конечно [8] .
В Карловых Варах, наверно, просто воздух дурманящий, разгульный. И вино – хмельное.
«Как бы в историю не влипнуть, – забеспокоилась Юля. Но тут же себя одернула: – Да ладно, парень – культурный европеец! Что он мне сделает?!»
Постаралась вернуть разговор от скользких тем в рамки светской беседы. Отодвинула подальше стакан с дурманящим красным вином. Поинтересовалась учтиво:
– Расскажите о себе, Мирослав. Вы работаете, учитесь?
Он не ответил. Накрыл ее ладонь своей, произнес задумчиво:
– Глаза у тебя – как… пруды? Нет, прости. Я русские слова забываю уже. Как озера. Глубокие. Бездонные.