– Хотите послушать, Глория Артуровна? У меня полно кассет.
– Нет уж, уволь…
Она перебила себе аппетит пирожками и с трудом съела пару ложек супа. Второе блюдо Санта унес в кухню нетронутым.
– Хозяин тоже периодически голодал, – заметил слуга. – Он говорил, что без еды у него очищается сознание.
Глория оставила его реплику без комментариев. Пирожки, блинчики, кулебяки и прочие кулинарные изыски Санты уже сказались на ее фигуре. Брюки она едва застегивала. Если так пойдет и дальше, придется обновлять гардероб.
После обеда Глория спустилась в мастерскую. Грозный бронзовый Цербер о трех головах встретил ее злобным взглядом красных камешков-глаз. Страж подземного царства явно был не в духе.
Глория показала ему язык и уселась за компьютер. Здесь, внизу, стояла отличная машина с большим монитором, снабженная всевозможными программами. Соседство медных кувшинов, песочных часов и прочих атрибутов древности с современными предметами делало мастерскую похожей на кабинет собирателя антиквариата.
Глория запустила диск, спиной ощущая, что за ней наблюдают. Находясь в мастерской, она практически всегда чувствовала себя скованно. Диван, на котором умер Агафон, перестал быть местом отдыха и превратился в какой-то музейный экспонат. Глядя на него, Глория вспоминала страшные и горькие минуты, которые ей пришлось пережить…
Танец восточной красавицы дышал неприкрытой эротикой и «ядовитым очарованием». Если это любительская хореография, то довольно талантливая. В любом случае Айгюль, как называла танцовщицу ассистентка доктора, без сомнения, обучалась танцам. Без подготовки так не подвигаешься.
При повторном просмотре Глория обратила внимание на детали. Женщина снимала свои покрывала, постепенно обнажаясь перед зрителем… Покрывал было семь. Финальная поза танцовщицы поражала эффектом скульптуры, изяществом статуэтки.
В этом танце сквозила смертельная угроза, жажда мстительного наслаждения… чудовищный замысел, выраженный посредством красоты… гибельный экстаз, увлекающий за пределы возможного…
Это не было стриптизом в том понимании, к которому все привыкли. Это было нечто другое, на несколько порядков выше и ужаснее. Здесь возводилось в культ удовольствие на грани жизни и смерти, когда стирается различие между оргазмом и переходом в небытие…
Стихли последние звуки музыкального сопровождения, а Глория все еще не могла стряхнуть зловещий гипнотизм танца.
Должно быть, Сима права: пациентка, одержимая страстью к своему психоаналитику, решила таким способом соблазнить его. В принципе она все верно рассчитала. Танцевать прямо на сеансе – тем более раздеваться – ей никто бы не позволил, а запись на диске Оленин просмотрел бы в любом случае. Сначала из врачебного долга, потом… из невозможности оторваться от потрясающего зрелища. Он же мужчина, со всеми мужскими достоинствами и слабостями.
А там, глядишь, дрогнет сердце закаленного специальными тренингами доктора, западет в душу образ смертоносной красавицы…
– Почему смертоносной? – вырвалось у Глории.
Она частенько не могла объяснить природу собственных мыслей и догадок. А карлик не торопился с подсказками. Он как будто вел ее за собой вброд по реке… и в месте, где бурлил водоворот, вдруг бросал на произвол судьбы…
Москва
В полутемном зале ночного клуба гремела музыка. Карташин подошел к бармену и сказал на ухо:
– Этому больше не наливать…
Бармен не расслышал. Назойливый ритм, под который дергались танцующие, отдавался в голове бухающими ударами. Зеркальные огни мигали, мельтешили по потолку и стенам.
– Чувак пьян в стельку! – повысил голос Олег. – Сам будешь с ним возиться!
Бармен кивнул. Он сообразил, о чем просит его начальник. Не наливать больше парню, который уже лыка не вяжет. А то потом свалится на стойку, таскай его на себе… машину вызывай, отправляй домой за счет заведения. Карташин печется о репутации клуба, не хочет неприятностей с полицией и родителями «золотой молодежи». Правда, «Пони» пока не дотягивает до «высшей лиги», но у босса большие амбиции.
Бармен отрицательно покачал головой в ответ на мычание парня, которое означало «налей мне еще!».
– Ну ты че… – разозлился тот. – Не борзей… Я п-плачу!
Бармен вернул ему обратно смятую купюру и отвернулся к своим бутылкам. Две девушки заказали коктейль «Звезда прерий». Он должен их обслужить…
Карташин тем временем вернулся за служебный столик, где его ждал приятель. Официант принес им коньяк, нарезанный ломтиками лимон и бутерброды.
– Ни черта сами не смыслят, – выругался Карташин, разливая коньяк. – Каждому подойди, скажи… Где толковый персонал набрать? Не подскажешь, Моха?
Приятель криво усмехался, пил не закусывая. Он без огонька косился на девчонок, модно одетых, тонких, как бамбуковая поросль. В темноте и бегающих бликах света они все казались хорошенькими.
– А моей Мариши нет, – с горечью выдохнул Моха. – И не будет. Никогда не будет! Ты понял? Ни-ког-да…
– Давай за нее, – предложил Карташин. – Чтоб земля пухом…
Они выпили.
– Должен я отомстить или не должен? – с надрывом вопрошал Моха. – Ты скажи, братан…
– Сима, дуреха, меня не слушает, – пожаловался ему Карташин. – Молится на этого врачишку, блин, как на Бога! А меня побоку.
– Почему она? Почему Мариша?
Они говорили не друг с другом, а каждый о своем, наболевшем.
– Может, нам его приговорить? – предложил Моха. – Вывезти в лес и… того? Замочить? Без суда и следствия…
– Чтобы потом на нарах париться? Я только бизнес налаживаю, Моха. В люди выбиваться начал. Тачку новую купить хочу. Жениться.
– На Симке, что ли?
– На ней.
– Я тоже на Марише жениться хотел… а вышло по-другому. Убийца на свободе гуляет, а она в земле… спит вечным сном… И никаких концов, братан! Спецы руками разводят. Я им денег давал… а они одно твердят: нет улик, нет доказательств. Нельзя, мол, уважаемого человека огульно обвинять! Это он – уважаемый человек? А мы с Маришей кто? Быдло?
Владимир Мохов, которого друзья и знакомые прозвали Мохой, взревел и стукнул кулаком по столу.
– Тише ты, успокойся, – сказал Карташин. – Посуду бить не надо. Маришу твою не вернуть… А ты уверен, что это он ее?
– Он! Больше некому… Та девчонка, что до Мариши у него работала… тоже… пропала без вести…
– Пропала – еще не значит, что убита. Тела-то не нашли…
– Думаешь, ее искали? Потыкались, помыкались и списали в архив. Нет тела – нет дела.
– Знаешь, сколько людей каждый год пропадает только по Москве? Мой одноклассник в спецотделе служит, такие страсти рассказывает…
– Я себе верю! – Моха постучал кулаком в грудь. – Я чую, что он это! Кто с психами общается, сам в психа превращается… слыхал поговорку?