В комнате стало тихо.
Мёллер увидел, что Харри пристально смотрит на Волера.
— Подытожим, — сказал Мёллер. — Теперь вам будет еще сложнее: продолжаем усиленно работать над двумя отдельными убийствами и рисуем на стене большого, толстого и страшного черта. Никто, кроме меня, с журналистами не говорит. Следующая планерка — в пять. Вперед!
В лучах прожектора стоял мужчина в элегантном твидовом костюме. Поигрывая изогнутой трубкой и покачиваясь с пятки на носок, он надменным взглядом мерил оборванку перед собой.
— Сколько вы думаете платить мне за уроки? — обратился он к ней.
Оборванка тряхнула головой и, уперев руки в боки, ответила:
— Да уж я знаю, сколько полагается. Одна моя подружка учится по-французски у самого настоящего француза, так он с нее берет восемнадцать пенсов в час. Но с вашей стороны бессовестно было бы столько запрашивать, — ведь то француз, а вы меня будете учить моему родному языку; так что больше шиллинга я платить не собираюсь. Не хотите — не надо. [12]
Вилли Барли сидел в полумраке двенадцатого ряда и не сдерживал слез. Они стекали по шее и, миновав расстегнутый ворот рубашки из тайского шелка, текли дальше — по груди и животу. Не переставая. Он сидел зажав рот ладонью, чтобы всхлипывания не отвлекали актеров и режиссера в пятом ряду.
Когда кто-то коснулся его плеча, он вздрогнул и обернулся. Над ним нависла огромная мужская фигура. В беспомощном ожидании Барли не мог пошевелиться.
— Да? — прошептал он, давясь слезами.
— Это я, — прошептала в ответ фигура. — Харри Холе. Из полиции.
Вилли Барли отнял руку ото рта и посмотрел на фигуру пристальнее.
— А, ну да, конечно, — сказал он с облегчением в голосе. — Извините, Холе, тут так темно, и я решил…
Полицейский сел рядом с ним:
— Решили что?
— Вы же в черном. — Вилли утер нос платком. — Мне подумалось, что вы священник. Священник, который принес… плохие новости. Глупо, да?
Полицейский не ответил.
— Ах, Холе, я жутко себя чувствую. У нас первая костюмированная репетиция. Посмотрите на нее, — сказал Барли.
— На кого?
— На Элизу Дулитл. На сцене. Когда я ее увидел, то на секунду вдруг решил, что это Лисбет, что мне только приснилось, будто она пропала. — Вилли нервно перевел дыхание. — Но тут она заговорила, и моя Лисбет исчезла.
Он увидел, что полицейский в удивлении смотрит на сцену.
— Потрясающее сходство, да? Поэтому я ее и пригласил. Этот мюзикл задумывался для Лисбет.
— А это… — начал Харри.
— Да, ее сестра.
— Тойя? То есть я хотел сказать — Тойя?
— До сих пор мы никому не рассказывали, а сегодня вечером пресс-конференция.
— Ну, это привлечет внимание общественности.
Тойя развернулась и, споткнувшись, громко выругалась. Партнер развел руками и посмотрел на постановщика.
Вилли вздохнул:
— Общественность — это еще не все. Видите, тут еще работать и работать. Задатки у нее, конечно, есть, но выступать на сцене Национального театра — это вам не ковбойские песни петь в местном клубе в каком-нибудь Сельбу. Два года я учил Лисбет, как вести себя на театральной сцене, а тут у нас на все — две недели.
— Если я мешаю, Барли, изложу дело кратко.
— Дело? — В полумраке Вилли попытался прочитать хоть что-нибудь на лице собеседника. Ему опять стало страшно, поэтому, когда Харри открыл рот, он заторопился его уверить: — Вы мне вовсе не мешаете, Холе. Я просто продюсер. Знаете, тот, кто задает импульс. А работают сейчас другие…
Он махнул рукой в сторону сцены, где мужчина в твидовом костюме как раз говорил:
— Я возьму эту чумазую замухрышку и сделаю из нее герцогиню!
— Режиссер, декоратор, актеры, — пояснил Барли. — А я с завтрашнего утра — всего лишь зритель этой… — Он замолчал, подбирая нужное слово, и закончил: — Комедии.
— Да уж. У всех свои таланты.
Вилли невесело засмеялся, но режиссер тут же посмотрел в их сторону, и он замолчал.
— Вы правы. Двадцать лет я был танцором. Надо сказать, очень скверным. Но в балетной труппе всегда не хватает мужчин, так что лучше меня танцевали немногие. В сорок лет нас гонят на пенсию, и мне пришлось искать другую работу. Тогда я понял, что настоящий мой талант — не танцевать, а находить танцоров. Организовывать спектакли — вот и все, на что я годен, Холе. Но знаете что? Малейший успех кружит нам голову. И только потому, что пару раз вышло по-нашему, мы уже считаем, что мы боги или уж точно кузнецы своего счастья. А потом вдруг — такое. И мы понимаем, насколько на самом деле беспомощны. Я… — Вилли осекся. — Вам скучно слушать?
Собеседник покачал головой и все же произнес то, из-за чего пришел:
— Дело касается вашей супруги.
Вилли зажмурился, будто в ожидании боли.
— Мы получили письмо. С отрезанным пальцем. Боюсь, он принадлежит ей.
Вилли сглотнул. Он никогда не считал себя мстительным человеком, но теперь почувствовал, что камень на сердце начал тяжелеть и обретать цвет. Желтый. Как ненависть.
— Знаете, Холе, стало даже легче. Я ведь все время этого боялся. Что он сделает ей больно. Можешь обещать мне одну вещь, Харри? Ничего, что я на «ты»? — Полицейский кивнул — Найди его. Найди его, Харри. И накажи. Накажи… сурово. Обещаешь?
В темноте Вилли показалось, что его собеседник кивнул. Но уверен он не был: разглядеть мешали слезы.
— Я полицию позову, вот сейчас позову! — крикнула Тойя.
Харри сидел в кабинете и смотрел на стол. Он так устал, что казалось, нет сил даже дышать.
Вчерашние эскапады, закончившиеся изолятором и очередным кошмаром, — все это не даром далось, а встреча с Вилли Барли его добила. Обещание поймать преступника и эти слова Барли о том, что его жене сделали «больно». Харри не сомневался: Лисбет Барли мертва.
С самого утра его тянуло выпить. Сначала это был естественный позыв организма, потом — панический страх из-за того, что он сам перекрыл себе доступ к целебному снадобью, не захватив с собою ни фляги, ни денег. А теперь желание выпить перешло в ту фазу, когда и физическая боль, и страх разрывали организм на кусочки. Злобный враг ломал изнутри его кости, откуда-то из-под сердца лаяли псы. Господи, как же он их ненавидел! Так же сильно, как они ненавидели его.
Рывком встав, он подошел к сейфу. В понедельник он поставил туда полбутылки виски «Беллз». Интересно, он только сейчас об этом вспомнил или думал об этом все время? Холе уже привык, что Харри обманывает Харри. По-разному. Он уже собирался открыть сейф, но вдруг остановился, уловив странное движение — у Эллен на фотографии дрогнули губы. Он сошел с ума или она действительно улыбнулась?