В автобусе было темно и тесно, к тому же так пахло землей и прелым тряпьем, что не помогали никакие освежители воздуха. Иногда ему казалось, что он сидит в бункере, отгородившись от всего мира и явственно ощущая запах мертвечины.
Старое четырехэтажное общежитие стояло посреди ровной площадки на самой высокой точке Кампена с видом на соседний Тёйен. По обеим сторонам от него — и практически параллельно — возвышались два многоквартирных дома пятидесятых годов постройки. Все три здания были одинаково покрашены и имели однотипные окна, очевидно для целостности впечатления. Но возраст скрыть невозможно: общежитие выглядело дряхлым стариком в компании молодежи, как будто в жилой массив его занесло ураганом.
Харри и Волер согласились, что автобус нужно припарковать вместе с остальными машинами прямо перед общежитием, где хорошо принимался сигнал и автобус не так бросался в глаза. Даже если кого-то из прохожих заинтересует ржавый синий автобус «вольво» с затемненными стеклами, они решат, что он принадлежит группе «Исключенные из детсада», как гласит надпись на боку — черными буквами с белыми черепами вместо точек.
Отерев пот, Отто проверил, хорошо ли работают камеры и все ли углы просматриваются, для того чтобы малейшее шевеление рядом с общежитием фиксировалось хотя бы на одном экране и можно было проследить путь любого человека от входа в здание до каждой из восьмидесяти комнат в восьми коридорах четырех этажей.
Установка, регулировка и проверка камер заняла всю ночь. Во рту до сих пор был горьковатый металлический привкус раствора, который скреплял кирпичи, а на грязной джинсовой куртке — желтоватая штукатурка.
Волер все-таки прислушался к голосу разума и понял, что, если они хотят уложиться в срок, лучше не вспоминать о старых грешках Отто. Разузнать что-либо про само задержание не получилось, сказали только, что объект весьма любопытный, а доказательств не хватает.
Еще не получилось вести съемку в лифте. Бетонные стены шахты не пропускали даже достаточно сильного сигнала от беспроводной камеры, а провода вызвали бы подозрение или путались в тросе. Волер согласился: все равно в лифте никого, кроме объекта, не будет. Жильцы обещали молчать и запереться в комнатах с четырех до шести.
Помудрив над мозаикой изображений на трех больших экранах, Отто Танген добился логически связной картинки. На левом экране — коридоры на север, от четвертого этажа до первого, в середине — вход, все лестницы и площадки лифта, справа — коридоры на юг.
Отто щелкнул мышью на «Save», сохранил, закинул руки за голову и с довольным урчанием откинулся на спинку кресла. Теперь он контролировал все здание с молодыми студентами и студентками. Было бы у него больше времени, он, возможно, установил бы камеры в комнатах, разумеется втайне от жильцов, — малюсенькие «рыбьи глаза» вместе с российскими микрофонами, — там, где их никогда не найдут. Похотливые молоденькие медички «aus Norwegen». [18] Можно было бы смонтировать целую пленку и потом продавать через знакомых. Чертов паскудник Волер! И как он только пронюхал про Аструпа и склад в Аскере? Эта мысль бабочкой промелькнула в голове Отто и исчезла. Он давно подозревал Аструпа в том, что он платит кому-то, кто прикрывает его грешки.
Он закурил. Даже не верилось, что на экранах — прямая трансляция. Больше похоже на фотографии: ни в желтых коридорах, ни на лестницах не заметно ни малейшего движения. Спят еще, наверное, но через пару часиков, надо полагать, выглянет тот тип, который в два часа зашел в триста третью комнату к даме. Та выглядела пьяной и почти готовой. Он — просто готовым.
Отто вспомнил Эуд Риту. Они познакомились на вечеринке у Нильса, который уже тогда лапал ее своими пухлыми ручищами. В тот вечер она протянула Отто маленькую белую ручку и пробормотала: «Эуд Рита», а ему показалось, будто она тихо выругалась.
Отто тяжко вздохнул.
Паскудник Волер до самой полуночи бегал вокруг с громилой из отряда быстрого реагирования. Рядом с автобусом они втроем: Отто, Волер и начальник отряда — обсудили обстановку. Чуть позже появятся специально натренированные ребята и по трое распределятся в дальних комнатах коридоров на каждом этаже. Итого двадцать четыре человека в черном, в специальных масках, с оружием и гранатами со слезоточивым газом. Стоит объекту постучать в дверь или попытаться проникнуть в комнату, по сигналу из автобуса они начнут действовать. Отто ждал этого с нетерпением. Он пару раз видел их в деле, и это было увлекательное зрелище: вспышки, грохот, словно на рок-концерте, и в обоих случаях объекты просто замирали в оцепенении, а через пару секунд все было уже кончено. Ему объяснили, что в этом-то и штука: напугать объект так, чтобы он был не в силах пошевелиться и оказать какое бы то ни было сопротивление.
Отто загасил сигарету. Ловушка поставлена. Ждем зверя.
Полицейские собирались подойти к трем. Кроме них, по указанию Волера, никто не имел права ни войти в автобус, ни выйти из него. День обещал быть долгим и жарким.
Плюхнувшись на матрац, Отто подумал: «Интересно, а что сейчас происходит в триста третьей?» Ему сейчас очень не хватало его кровати. Скрипа, качания. И Эуд Риты.
В то же самое мгновение за спиной Харри захлопнулась входная дверь. Он стоял, собираясь прикурить первую за сегодня сигарету, и смотрел на небо, прикрытое легкой утренней дымкой, сквозь которую казалось, что солнце за эти дни слегка выгорело. Сегодня он выспался. Сон был глубоким, долгим и безо всяких сновидений. Даже как-то не верилось.
— Ну и вонища сегодня будет, Харри! По телевизору обещали рекордную жару — после девятьсот седьмого.
Это кричал Али, сосед снизу, хозяин бакалеи «Ниязи». Как бы рано Харри ни вставал, они с братом уже работали вовсю.
Али поднял швабру и на что-то указал. Приглядевшись, Харри увидел кучку собачьего дерьма. Вчера вечером, когда там стояла Вибекке, его еще не было. Наверное, кто-то рассеянный выгуливал собаку утром и забыл убрать.
Он посмотрел на часы. Уже день. Через несколько часов у них будет ответ.
Харри глубоко затянулся. Смесь никотина и свежего воздуха наполнила легкие — система снова заработала. Впервые за долгое время Харри почувствовал вкус табака, кстати даже приятный, и на секунду забыл, что скоро может потерять все. Работу. Ракель. Душу.
Потому что был день.
И начался он хорошо.
Действительно, как-то не верилось.
Харри заметил, что она обрадовалась, услышав его голос.
— Я переговорил с отцом. Ему это даже больше понравилось, чем Олегу. И Сестрёныш туда собирается.
— Премьера? — переспросила она с веселыми нотками в голосе. — В Национальном театре? Вот это да!
Иногда — как сейчас, например, — ей нравилось говорить с нарочитым воодушевлением, но Харри все равно был рад.
— Что наденешь? — спросила она.