Она ослабила заколку и мотнула головой — волосы рассыпались по плечам. Зазвонил дверной колокольчик, и Ракель услышала, как Олег побежал открывать. Потом — его полный энтузиазма голос и тихий смех Харри. Она в последний раз взглянула в зеркало. Почувствовала, что сердце забилось быстрее, и вышла из комнаты.
— Мама! Харри при…
Радостный крик Олега осекся, едва она показалась на лестнице. Первая ступенька далась с трудом: высокие каблуки вдруг показались такими шаткими и ненадежными, но потом Ракель нашла точку равновесия и подняла взгляд. Олег стоял у подножия лестницы и открыв рот смотрел на нее. Рядом был Харри. Его глаза сияли, и ей показалось, что она ощущает тепло его взгляда на щеках. В руке он держал букет роз.
— Ты такая красивая, мама! — выдохнул Олег.
Ракель закрыла глаза. Оба боковых стекла были опущены, и ветер гладил ее волосы и кожу. Харри осторожно вел «эскорт» по зигзагообразной дороге вниз по Холменколлвейен. В машине слегка пахло моющим средством. Ракель опустила солнцезащитный козырек, чтобы проверить помаду на губах, и увидела, что даже зеркало на обратной стороне козырька было идеально вычищено.
Она улыбнулась, вспомнив их первую встречу. В тот раз Харри предложил подбросить ее до работы, и ей пришлось толкать с ним машину.
Даже не верится, что это — та же самая разнесчастная колымага.
Она искоса посмотрела на него.
И та же самая горбинка на носу. И те же мягкие, почти женские губы, которые так выделялись на мужественном лице. Его внешность вряд ли можно было назвать красивой в классическом понимании этого слова, но она была — как это сказать? — выразительной. И его глаза… Даже не глаза. Взгляд.
Он повернулся, словно прочитав ее мысли.
Улыбнулся. Вот она — детская мягкость во взгляде, как будто на нее смотрел смешливый мальчуган. В этом чувствовалось что-то неподдельное, неизбывное, настоящее. Этому взгляду можно было верить. Хотелось верить.
Ракель улыбнулась в ответ.
— О чем думаешь? — спросил он, взглядом возвращаясь к дороге.
— Так, о всяком.
В последние недели у нее действительно было время подумать. Время понять, что на самом деле Харри никогда не нарушал данных ей обещаний. Он ведь не обещал ей, что не сорвется снова. Не обещал, что работа перестанет быть для него самым главным в жизни. Не обещал, что будет легко. Во всем этом она убедила себя сама. И теперь ей это было ясно.
Дом в Оппсале. Харри так много про него рассказывал, что Ракель иногда казалось, будто она сама там выросла. Когда они подъехали, Улав Холе и Сестрёныш уже ждали у калитки.
— Привет, Олег, — сказала Сестрёныш тем серьезным голосом, каким старшие сестры любят говорить с младшими братьями. — А мы тесто поставили.
— Да-а? — Олег нетерпеливо забарабанил по маминому креслу, чтобы его выпустили из машины.
По дороге к городу Ракель откинула голову на спинку сиденья и сказала, что считает Харри привлекательным, но сразу оговорилась, чтобы он не вводил себя в заблуждение на ее счет. Тот ответил, что считает ее куда более привлекательной, и сразу оговорился, что она может вводить себя в любые заблуждения на его счет. Они остановились у Экебергского обрыва — внизу лежал весь город, а между городом и ними летали черные птички с раздвоенными хвостами.
— Ласточки, — улыбнулся Харри.
— Низко как летают, — сказала Ракель. — Значит, будет дождь?
— Да. Передавали, что дождь.
— Ах, какая прелесть! Они поэтому летают? Сообщают о погоде?
— Нет, — ответил Харри. — Они работают, очищают воздух от насекомых.
— А почему они так быстро снуют туда-сюда? Как будто в панике.
— У них не так много времени. Сейчас насекомые еще в воздухе, но с заходом солнца охоту нам придется закончить.
— Ты хотел сказать: «Им придется закончить»?
Она повернулась к нему. Харри смотрел стеклянными глазами куда-то вдаль.
— Да, конечно, — ответил он. — Извини, задумался.
Публика, пришедшая на премьеру, разместилась на площади перед Национальным театром. Там создали тенек, и знаменитости беззаботно беседовали со знаменитостями, кругом вертелись журналисты и тихо жужжали камеры. Если не принимать во внимание сплетни о каком-нибудь новом летнем увлечении, все разговоры были на одну тему: вчерашний арест велокурьера-маньяка.
Когда они проходили внутрь, Харри слегка приобнял Ракель за талию, и она сквозь тонкую ткань почувствовала тепло его пальцев. Вдруг прямо перед ними возникло лицо:
— Рогер Йендем из «Афтенпостен». Извините, мы проводим опрос. Поймали, наконец, похитителя той женщины, которая должна была сыграть главную роль в сегодняшнем спектакле. Что вы об этом думаете?
Они остановились, и Ракель почувствовала, как Харри убрал руку с ее талии.
Лицо журналиста застыло в улыбке, но глаза бегали.
— Мы ведь с вами знакомы, Холе. Я работаю в криминальной хронике. Мне довелось пару раз брать у вас интервью по возвращении из Сиднея. Вы как-то сказали, что я единственный журналист, который не искажает ваши цитаты. Помните?
Харри задумчиво посмотрел на Рогера Йендема и кивнул.
— Хм… Решили расстаться с криминальной хроникой?
— Нет-нет! — Журналист решительно помотал головой. — Просто подменяю коллегу. Лето, отпуска. Могу я взять интервью у инспектора полиции Харри Холе?
— Нет.
— Неужели?
— «Нет» — в том смысле, что я не инспектор полиции, — объяснил Харри.
Казалось, журналист потрясен:
— Но ведь я же вас видел…
Харри быстро посмотрел по сторонам и наклонился к Йендему:
— У вас есть визитка?
— Да… — Он протянул ему белую карточку с логотипом газеты: «Афтенпостен» синими готическими буквами. Харри сунул ее в карман. — Я работаю до одиннадцати.
— Там посмотрим.
Рогер Йендем проводил их удивленным взглядом. Они продолжили подниматься по лестнице. Ракель снова почувствовала теплое прикосновение Харри.
У входа в зал их встретил мужчина с бородкой, улыбкой и слезами на глазах. Ракель видела это лицо раньше — в газетах. Вилли Барли.
— Рад, что вы пришли вместе, — пробормотал он, распахивая объятья.
После секундного замешательства Харри позволил себя обнять.
— А вы, должно быть, Ракель. — Вилли Барли подмигнул ей через плечо Харри. Его он прижал к себе так крепко, как ребенок только что найденную плюшевую игрушку.
— Что это означало? — спросила Ракель, когда они нашли свои места в середине четвертого ряда.
— Выражение мужской дружбы, — бросил Харри. — Художник…