— Одно время я жила с поваром, и мы на пару содержали столовую. Там я кое-что узнала про еду. В том числе и то, что в крови содержится белок, и, если капнуть ее в воду горячее шестидесяти пяти градусов, она сворачивается комочками. Как если бы в кипящей воде треснуло яйцо. Когда Андерс попробовал один такой комочек и сказал, что на вкус он похож на яйцо, я поняла, что это кровь и случилось что-то серьезное.
Андерс Нюгорд слушал ее с открытым ртом. Его загорелое лицо вдруг побледнело.
— Всего доброго, — пробормотал Харри и вышел.
Харри ненавидел тематические пабы: ирландские пабы, пабы, где все пьют, раздевшись по пояс, пабы, где обсуждаются новости, а больше всего — любимые пабы знаменитостей, где на стенах висят портреты скандально известных завсегдатаев. В «Андеруотере» это была мутная смесь морских тем — подводного плавания и пиратской романтики. Правда, на четвертой полулитровой кружке Харри перестало раздражать и бульканье зеленой воды, и шлемы от скафандров водолазов, и незатейливая скрипучая мебель. Могло быть и хуже. В прошлый раз народ решил развлечься пением, и в какой-то момент показалось, что он на мюзикле, а не в баре. Харри внимательно огляделся и со спокойным сердцем убедился, что никто из четверых гостей не собирается петь и танцевать.
— Как настроение? Праздничное? — спросил он барменшу, когда та поставила перед ним кружку.
— В семь вечера? — ответила барышня вопросом и дала ему сотню сдачи, хотя полагалось две.
Если бы Харри мог, то отправился бы в «Скрёдер». Но ему почему-то думалось, что туда его не пустят, а пойти и выяснить это не хватало храбрости. Не сегодня. Из случившегося в четверг в его памяти остались какие-то обрывки. Или в среду? Кто-то из посетителей вспомнил, что Харри показывали по телевизору как героя норвежской полиции, потому что он застрелил маньяка в Сиднее. Кто-то отпустил пару замечаний, как-то его обозвал, и что-то из этого Харри не понравилось. Интересно, дошло ли до потасовки? Не исключено, что костяшки пальцев и переносицу он мог разбить, споткнувшись о брусчатку на Довре-гате.
Зазвонил телефон. Харри посмотрел на номер и в очередной раз отметил, что звонит не Ракель.
— Да, шеф.
— Харри? Ты где? — Бьярне Мёллер был встревожен.
— Под водой. В баре «Андеруотер». А что такое?
— Какой еще водой?
— Солоноватой. Полуречной-полуморской. У вас — как это? — очень занятой голос.
— Ты пьян?
— Не так, как хотелось бы.
— Что?
— Ничего. Аккумулятор садится, шеф.
— Один сотрудник, который был на месте преступления, грозился написать на тебя рапорт. Говорит, ты был определенно пьян, когда пришел.
— Почему «грозился», а не «грозится»?
— Я отговорил. Ты был пьян, Харри?
— Разумеется, нет, шеф.
— Ты точно уверен в том, что сейчас говоришь, Харри?
— А вы точно уверены в том, что хотите это знать?
Мёллер недовольно вздохнул в трубку:
— Харри, так дальше продолжаться не может. Я должен принять меры.
— Хорошо. Для начала отстраните меня от этого дела.
— Что?
— Вы все прекрасно расслышали. Я с этой свиньей работать не буду. Найдите другого.
— У нас не хватает людей, чтобы…
— Тогда увольняйте. Мне плевать.
Харри положил телефон во внутренний карман. Он слышал, как голос Мёллера дрожит и бьется о грудную клетку, — даже приятно. Допив пиво, Харри встал и, покачиваясь, вышел навстречу теплому летнему вечеру. Третье такси, которое он окликнул на Уллеволсвейен, остановилось.
— Холменколлвейен, — сказал Харри и откинул потную голову на прохладную спинку кожаного сиденья.
По дороге он смотрел в заднее окно, наблюдая, как в бледно-голубом небе кружатся в поисках еды ласточки. В воздухе как раз появилась мошкара. Самое время для ласточек, чтобы подкрепиться, — с этого момента и до заката.
Такси остановилось возле большого и мрачноватого деревянного дома.
— Подъехать к крыльцу? — осведомился водитель.
— Нет, постоим тут, — сказал Харри.
Он посмотрел на дом. Ему показалось, что в окне он заметил Ракель. Олегу, наверное, скоро пора в кровать. Впервые с момента размолвки Харри приехал сюда. На душе скребли кошки…
— Сегодня ведь пятница?
Таксист с опаской посмотрел в зеркало и медленно кивнул.
Дни. Недели. Господи, как же быстро растут эти мальчишки!
Харри помассировал лицо, пытаясь втереть немного жизни в то, что сейчас больше всего напоминало посмертную маску.
А ведь зимой казалось, что все не так уж плохо.
Харри тогда раскрыл пару крупных преступлений, у него был свидетель по делу Эллен, он не пил. А еще Ракель и он перешли от простой влюбленности к совместному строительству семейной жизни, и ему это нравилось. Нравились выезды на природу, пикники для детей, на которых Харри жарил на углях мясо. Нравилось приглашать отца и Сестрёныша на воскресный ужин и смотреть, как его сестра с синдромом Дауна играет с девятилетним Олегом. И самое замечательное — влюбленность не проходила. Ракель даже стала поговаривать, что неплохо бы Харри переехать к ним, аргументируя это тем, что дом слишком велик для них с Олегом, а Харри не слишком старался найти контраргументы.
— Поглядим. Вот только разберусь с делом Эллен, — пообещал он.
Проверкой их чувств должна была стать поездка в Нормандию: три недели в старинном поместье и неделя на речном теплоходе.
Но тут дела пошли вкривь и вкось.
Всю зиму он занимался делом Эллен. Усердно, даже слишком. Харри не умел работать иначе. К тому же Эллен Йельтен была не просто коллегой, а его лучшим другом. Три года назад они вместе охотились на человека, занимавшегося контрабандой оружия, по кличке Принц.
Эллен убили бейсбольной битой на берегу Акерсельвы. Улики указывали на неонациста Сверре Ульсена, который уже успел засветиться в полиции. Увы, показаний его они так и не услышали: во время ареста Том Волер прострелил ему голову — как он заявил, это была самооборона. Но Харри был уверен, что за убийством стоит Принц, и уговорил Мёллера разрешить ему провести собственное расследование. Мотивы были личными, а значит, официально расследование Харри вести не мог. Мёллер тогда решил сделать исключение — как поощрение за успехи Харри при раскрытии других дел. Этой зимой наметился прорыв. Отыскался свидетель, который вечером, когда произошло убийство, видел, как Сверре Ульсен беседует с кем-то в красной машине в Грюнерлёкке всего в паре сотен метров от места преступления. Этим свидетелем был некто Рой Квинсвик, бывший неонацист с судимостью, а ныне новообретенный прихожанин Филадельфийского прихода. Квинсвика нельзя было назвать образцовым свидетелем, но он долго и упорно всматривался в предложенную Харри фотографию и сказал: да, именно этот человек сидел в машине рядом со Сверре. Человеком на фотографии был Том Волер.