Он смотрел на Беату, и улыбка становилась все шире и шире.
— Всего хорошего, — попрощалась она.
Оказавшись на улице, Бьёрн Холм вздрогнул, сам не понимая почему.
Клаус Торкильсен направил в лицо оба вентилятора, но те лишь гнали на него все тот же душный воздух. Он ткнул пальцем в толстый экран. Внутренний телефон службы криминалистической экспертизы. Абонент только что окончил разговор. Уже в четвертый раз ему звонили с одного и того же номера. Разговоры были непродолжительные.
Он дважды щелкнул по этому номеру, чтобы получить сведения об абоненте. На экране появилось имя. Двойной щелчок по имени — высветились адрес и место работы. Потом он набрал номер, на который ему было велено звонить, если появится какая-нибудь информация.
— Алло? — подняли трубку на том конце.
— Это Торкильсен из «Теленора». С кем я говорю?
— Не задавайте лишних вопросов, Торкильсен. Что вы хотите нам сообщить?
Торкильсен почувствовал, что рубашка прилипла к подмышкам.
— Я тут кое-что проверил, — начал он. — Мобильный телефон этого Холе найти невозможно: он постоянно перемещается, но есть другой номер, с которого несколько раз звонили на Кьёльберг-гате.
— Да? Чей он?
— Номер принадлежит некоему Эйстену Эйкеланну. Он зарегистрирован как таксист.
— Ну и что?
Торкильсен оттопырил нижнюю губу и попытался сдуть капельки, собравшиеся на запотевших очках.
— Я подумал о возможной взаимосвязи между таксистом и телефоном, который постоянно перемещается по городу.
На том конце молчали.
— Алло? — позвал Торкильсен.
— Информация принята, — сказал голос. — Продолжайте слежение, Торкильсен.
Когда Бьёрн Холм и Беата заходили в здание на Кьёльберг-гате, у нее зазвонил телефон.
Она быстрым движением вытащила его из-за пояса и, посмотрев на экран, прижала к уху.
— Харри? Пусть Сивертсен задерет левую штанину. У нас есть фото велосипедиста в маске с коричневым пакетом перед фонтаном, она была сделана в полшестого в прошлый понедельник. У велосипедиста на коленке пластырь.
Бьёрн еле поспевал за своей начальницей — они шли по коридору. Беата завернула в кабинет.
— Ни пластыря, ни раны? — переспросила она. — Да нет, это ничего не доказывает. К твоему сведению: Андре Кляузен с большой долей вероятности подтверждает, что именно велосипедиста на фото он видел у «Халле, Тюне и Веттерлида».
Она села за письменный стол.
— Что?
Бьёрн Холм увидел, как она смешно хмурит брови.
— Вот как. — Она отложила телефон и посмотрела на него, будто не веря тому, что только что услышала. — Харри говорит, что знает, кто совершил все эти убийства.
Бьёрн не ответил.
— Проверь, свободна ли лаборатория, — сказала она. — Нам подбросили новую работу.
— Какую работу? — осведомился Бьёрн.
— По-настоящему дерьмовую.
Эйстен Эйкеланн сидел в такси на стоянке неподалеку от Санктхансхёуген и, полуприкрыв глаза, смотрел на длинноногую девушку, которая сидела в кресле на тротуаре перед «Явой» и обогащала свой организм кофеином. Шума кондиционера не было слышно из-за громкой музыки, раздававшейся из наушников.
«Faith has been broken, tears must be cried…»
Злые языки утверждали, что автор этой песни — Грэм Парсонс, а Кит и «Роллинг Стоунз» украли ее для альбома «Липкие пальцы», пока были во Франции, пытаясь всеми мыслимыми и немыслимыми способами прослыть гениальными.
«Wild, wild horses couldn't drag me away…»
Эйстен вздрогнул: одна из задних дверей открылась. Человек, наверное, незаметно подошел сзади, выйдя из парка. В зеркале Эйстен увидел загорелое лицо с мощными челюстями, глаза закрывали зеркальные солнечные очки.
— До Маридальского озера. — Голос был приятным, но в нем чувствовались командные нотки. — Если не затруднит.
— Да нет, — пробормотал Эйстен.
Он выключил музыку, в последний раз затянулся и выбросил окурок из окна.
— Куда именно к озеру? — спросил он.
— Поехали, потом скажу.
Они поехали вверх по Уллеволсвейен.
— Обещали дождь, — попытался завязать разговор Эйстен.
— Потом поговорим, — отрезал голос.
«Это вместо чаевых», — подумал Эйстен.
Через десять минут позади остались многоэтажные дома, и они оказались среди двориков и домиков близ Маридальского озера. Этот переход от города к деревне всегда ему нравился, а однажды пассажир-американец даже спросил его, не проезжают ли они музей под открытым небом.
— Там дальше можешь повернуть налево, — сказал голос.
— В лес? — спросил Эйстен.
— Да, конечно. Что ты нервничаешь?
Эйстен снова взглянул в зеркало, но мужчина пересел, и теперь можно было видеть только половину его лица.
Сбавив скорость, Эйстен включил левый поворотник и свернул на гравиевую дорожку, поросшую травой.
Что-то ему не понравилось.
С обеих сторон дороги ветки, играя на свету зелеными листьями, словно приглашали их в чащу. Эйстен ударил по тормозам. Колеса в последний раз шаркнули по гравию, и машина остановилась.
— Извините, — сказал он зеркалу. — Недавно чинил ходовую часть. К тому же здесь мы не ездим. Если хотите, я могу позвонить — и пришлют другую машину.
Казалось, человек на заднем сиденье улыбается. По крайней мере, одной половиной лица.
— А с какого телефона ты собираешься звонить, Эйкеланн?
Эйстен почувствовал, как волосы на шее встали дыбом.
— С собственного? — прошептал голос.
Мозг Эйстена лихорадочно перебирал варианты ответов.
— Или с телефона Харри Холе?
— Не понимаю, о чем вы, мистер. Дальше я не поеду.
Человек рассмеялся:
— Мистер? Ты ошибаешься, Эйкеланн.
Эйстен хотел было сглотнуть подступивший к горлу ком, но сдержался:
— Слушайте, раз уж я вас не довез, куда нужно, можете не платить. Выходите, а я пока вызову другую машину.
— Если верить твоему личному делу, ты головастый, Эйкеланн. Так что, думаю, понимаешь, что мне нужно. Ненавижу штампы, но я добьюсь своего во что бы то ни стало, и ты сам можешь выбрать: по-хорошему или по-плохому.
— Не понимаю, о чем… ай!
Человек ударил Эйстена по затылку, чуть выше шеи, и он, невольно подавшись вперед, с удивлением заметил, что глаза наполняются слезами. Не из-за боли — нет, этот удар был из тех, которыми обмениваются в школе, готовя настоящие побои на потом. Но слезные железы, наверное, уже поняли то, что отказывался признать мозг: начались серьезные проблемы.