Как ни удивительно, но и на меня снизошло спокойствие и чувство защищенности. Даже мысль о том, что строителем шалаша мог быть тот же человек, с результатами деятельности которого я кратко ознакомилась в погребе, не заставила меня испугаться. Наверное, мне в это просто-напросто не верилось.
Я внимательно исследовала площадку, подмечая следы давнего человеческого присутствия: вот кусок парниковой пленки, вот скрюченная железная вилка с одним-единственным уцелевшим зубом… Интересно, что можно было есть вилкой в лесу? Стоило мне задуматься об этом, как желудок стиснуло голодным спазмом. Солнце висело над головой: похоже, сейчас около двенадцати часов, а завтракали мы в семь…
«Нужно возвращаться… Но только не через туннель!»
Без фонарика нечего было и думать соваться туда. Во тьме я могла попросту проскочить «люк», из которого провалилась в галерею, а у меня не было пока ни желания, ни сил выяснять, как далеко она выходит на поверхность с другой стороны. К тому же нельзя сбрасывать со счетов того, кто хозяйничает в подполе. Или хозяйничал… Судя по заброшенности подвала, прошло не меньше пары лет с тех пор, как кто-то спускался вниз.
От голода и от мыслей о психопате (кем же еще он мог быть, кроме психопата?) голова моя стала соображать с необычайной ясностью. Первым делом я проверила, как действует конструкция, открывающая дверь изнутри подземелья.
Для этого мне пришлось заползти в нору. На пороге мне попались два торчащих из земли на высоту моей ладони черных бруса, и я поразилась, как не заметила их раньше.
Камень с углублениями для пальцев вернулся в первоначальное положение и, не закрывая двери, я вновь надавила на него.
Стоило мне утопить камень в землю, как черные брусья в двух шагах от меня неторопливо поехали вниз, будто кто-то невидимый нажимал на них с той, солнечной, стороны. Так вот почему я не заметила их, когда выбиралась наружу!
Я вылезла из пещеры и прикрыла дверь. Дожидаться, когда «засов» снова вернется на место, не стала – только расправила длинные лианы плюща со смешными чешуйчатыми шишечками так, чтобы они закрывали проход. Когда я закончила, ни один человек с расстояния в десять шагов не смог бы сказать, что за этим качающимся от ветра зеленым водопадом может скрываться дверь.
Оставалось вылезти из малинника. И здесь мне помог тот, кто когда-то соорудил шалаш: по едва заметным следам, разве что не обнюхивая землю, я нашла остатки тропинки среди колючих злых побегов. Правда, мне пришлось пробираться ползком, на животе, обдирая локти и собирая животом очень недовольных букашек и кусачих муравьев, но в конце концов я, извиваясь ужом, выползла на поляну. Поднялась, стряхивая насекомых, и обернулась, оценивая проделанный мной путь.
Метров пятнадцать, не больше! А мне-то казалось, что я героически преодолела по меньшей мере километр! Оглядевшись вокруг, я вдруг поняла, где нахожусь: в километре от нашего дома, в глубине соснового леса. И этот холм был мне знаком – гуляя, я несколько раз проходила мимо него! Что ж, теперь я хорошо знала, в какую сторону идти и как найти потом это место.
Пошатываясь, на подгибающихся ногах, я побрела по дорожке. Чем ближе я подходила к дому, тем явственнее вставала у меня перед глазами стеклянная банка, в которой колыхалась прозрачная жидкость. Я не заметила, как добралась до мрачных елей, за которыми виднелась наша изба, а за ней – нежно-голубое озеро, и остановилась, напряженно обдумывая, что говорить в оправдание своего отсутствия.
Но в голову, как назло, не лезло ни одной мысли. Стоять до вечера под прикрытием тяжелых ветвей было глупо, и я осторожно двинулась к сараю, отряхивая с себя самых упорных муравьев, проехавших на мне весь путь от шалаша до еловой чащи.
Дойдя до погребицы, я остановилась, не сводя взгляда с двери, почти сливавшейся со стеной. Мне не верилось, что всего несколько часов назад я прижималась к этой стене, дыша полынной горечью, в страхе, что муж вот-вот меня найдет.
Что-то мешало мне, болталось на поясе, и я сняла с ремня фонарь, о котором совсем забыла. Машинально щелкнула переключателем – и вдруг на двери, скрытой в тени навеса, возник неуверенный желтый кружок. Неужели заработало?!
Фонарик и впрямь ожил. И хотя луч его выглядел совсем бледным в дневном свете, я отчего-то почувствовала уверенность, что больше он не сломается.
Только этой уверенности мне и не хватало. Не раздумывая больше, я шагнула к потайной дверце и решительно потянула на себя железную ручку, холодившую пальцы.
Мне было очень, очень страшно, но меня не оставляло чувство, что я во всем должна разобраться сама, раз уж влезла в это дело. Впервые мне удалось сделать то, на что я никак не считала себя способной, и теперь я не могла уйти, не выяснив все до конца.
Существовала и еще одна причина, отчего я собиралась снова лезть в подпол одна, не позвав на помощь ни мужа, ни Григория. Тогда мой подземный ход перестал бы быть моим. Я ощущала себя ребенком, нашедшим сокровище. Подо мной лежал не просто вырытый много лет назад туннель – это было зримое доказательство того, что я на что-то способна! Я не хотела делиться им ни с кем. Меня бы высмеяли, оттерли в сторону и незаметно забрали бы мое сокровище, запретив даже приближаться к нему.
И еще – шалаш, лесной домик… Смешно, но мне хотелось вернуться туда, сидеть в малиннике скрытной птичкой, зная, что никому не под силу найти меня там. Открой я тайну подземного хода, и про шалаш можно было бы забыть.
«Может быть, я расскажу потом, когда точно выясню, что находится в банке… Вдруг я ошиблась? Зачем поднимать тревогу раньше времени?»
Я уговаривала себя, а сама спускалась вниз по лестнице, снова с каждой ступенькой погружаясь в холод, точно заходя в воду Светлого озера. Вот и дно. И черная дыра провала, вокруг которой торчат зубастые края обломившихся досок. Я посветила вниз, избегая приближаться к полкам, и увидела совсем неглубоко под собой обломки сгнившего дерева.
Далеко обойдя пролом, чтобы не упасть снова, я медленно начала приближаться к полке, избегая светить на нее фонариком, избегая даже смотреть на нее! В горле у меня пересохло. В эту секунду я горько жалела, что не позвала с собой кого-нибудь. Но вместо того чтобы бежать отсюда прочь, я продолжала крохотными шажочками двигаться к банке.
В четырех шагах от нее фонарик затрясся в моей руке. Я ничего не могла поделать с этой предательской дрожью. Погреб вокруг меня обернулся склепом, холод подземелья стал ощущаться как стылое дыхание смерти. Жуткий образ пробрался ко мне в голову, омерзительный и тошнотворный, как прикосновение к разложившемуся трупу…
Я представила, что и мои глаза плавают там, в банке, глядят слепым мертвым взором сквозь стекло. К горлу подкатила дурнота. Я резко поднесла руку ко рту, и тут вечная неуклюжесть сыграла со мной злую шутку: тяжелым корпусом фонаря я ударила саму себя по губам.
Но этот удар нечаянно оказался целителен: я пришла в себя. Физическая боль вытеснила гадкую фантазию. И все равно не могу описать, что мне потребовалось преодолеть, чтобы заставить собственную руку поднять фонарь и направить его на ряд одинаковых банок.