– Мне нужен доступ в архив, – мрачно сказал Сергей, отодвигаясь от следователя. – К делу об убийстве девчонки в Вязниках.
– Я в то время еще не работал, – криво усмехнулся Мурзоев, надеясь разрядить обстановку.
Бабкин на ухмылку не ответил.
– Сегодня в архиве никого нет, завтра он закрыт, потому как суббота, – заторопился тот. – Короче, давай так: в понедельник подходи, попробуем решить твой вопрос.
– Ты меня не понял. Ничего «пробовать решать» не надо. Надо просто пойти в архив и найти там нужное дело. Сейчас.
Мурзоев заколебался, но, взглянув на визитера, решил, что проще согласиться. В ушах его все еще звучали слова о бригаде из Москвы, и это мешало ему нормально сосредоточиться.
– Паспорт давай, – буркнул он. – Сейчас пропуск в архив сделаю…
Стены в комнате были выкрашены тем жутковатым оттенком серо-зеленого цвета, какой имеет дохлая земляная жаба и который любят использовать в присутственных местах. Пахло старыми бумагами, пылью, ношеными тапочками и, едва слышно, хлоркой. Отчего-то именно последний запах заставил Сергея вспомнить, что он с утра ничего не ел, а завтрак его был скуден и жалок.
– Га-а-аль! – протяжно позвали за стеной. – А, Га-а-аль! Ты домой обедать пойдешь?
– Я котлеток взяла, полсковородки, – отозвалась невидимая Галя, и по звуку ее голоса Бабкину представилась полная румяная женщина с щеками как свежеиспеченные булочки. Именно такие женщины считают котлеты не штуками, а сковородками. – А чайку сами сообразим. Не-е, не пойду!
– Ну, как хочешь, – разочарованно вздохнули за стенкой. Но через пару секунд снова встрепенулись: – А что, котлеты-то холодные будешь, или как?
– Так они холодненькие еще и вкуснее! – засмеялась соблазнительница Галя, и Сергей судорожно сглотнул. – На хлебушек их положить, вот и обед! Эх, красота!
Голод, одолевший Бабкина, едва не погнал его клянчить котлеты у незнакомой хозяйственной женщины. Но он взял себя в руки.
Архивное дело двадцатилетней давности лежало перед ним на столе. Толстая коричневая папка с потертыми сгибами: над ней витал смутный сухой запах, по которому безошибочно узнавался налет времени. Так пахнут старые фотоальбомы, лежащие в дальнем ящике шкафа и рассматриваемые лишь изредка.
Бабкин развязал белые тесемки, перевернул первую страницу и начал читать.
Олеся Курехина, семнадцать лет… Была найдена в восемь часов утра в двух километрах от Вязников. Смерть наступила не менее чем за восемнадцать часов, от удара тупым предметом по затылку. Предмет установлен, да и как было его не установить, когда вот он, тяжелый шишковатый сук, валяется рядом с телом и перепачкан кровью. Следы изнасилования бутылкой («Посмертного», – отметил Сергей), следы сексуального контакта менее чем за сутки до смерти… Анализ спермы… Одна экспертиза, вторая… Опрос свидетелей…
И ничего.
Убийца семнадцатилетней Олеси Курехиной не был найден. В деле Бабкин не обнаружил и следа упоминания о двух девочках, пропавших и быстро нашедшихся незадолго до ее смерти, но отчего-то он верил старухе.
Сергей взглянул на подпись следователя и хмыкнул.
«Не захотел ты, товарищ Воропаев, усложнять себе задачу? Сделал вид, что все в порядке, и не стал выстраивать логическую цепочку? А ведь она выстраивается! И вряд ли это совпадение. Хотя…»
При мысли о совпадении Бабкин перелистнул страницы, возвращаясь к самой первой. Скрепкой, заржавевшей за двадцать лет, к листку была прикреплена фотография жертвы – не тело, а прижизненный снимок. Он выцвел и пошел разводами, но лицо было отчетливо различимо. Сергей застыл над ним, сдвинув брови, мучительно пытаясь вспомнить, отчего оно кажется ему знакомым.
Черноволосая девушка, выглядящая старше своих лет, с лукавой улыбкой – веселая, полная жизни и задора. «Должно быть, первая деревенская красавица, – подумал Бабкин, разглядывая ее. – Исключительно хороша. Но где же я ее видел?..»
Чей-то неясный образ промелькнул перед ним и мгновенно исчез. Сергей закрыл глаза, пытаясь зацепить его, вытащить из омута памяти на поверхность, но образ скрывался глубоко, и сквозь темную колеблющуюся толщу невозможно было разглядеть его.
«Где же, где же? Девчонку убили двадцать лет назад, встречать ее я никак не мог. Ладно, бог с ним… Наверное, просто похожа на кого-то из знакомых».
Бабкин начал делать записи в блокноте, быстро выписывая необходимую информацию: даты, улики и, самое главное, фамилии свидетелей. Наверняка в поселке еще можно найти тех, кто помнит подробности убийства…
«У вашей Курехиной спроси!» – фраза, брошенная Фаиной Ивановной, сама собой всплыла в памяти. «У вашей Курехиной…»
Этот голос вызвал за собой другой – крикливый, полудетский, нахальный:
«Он ее вытащил отсюда! В Москву увез! Она раньше здесь жила, а потом вышла замуж и уехала! И больше ни одного разика тут не появлялась! Она местная, понимаете?»
И тут Бабкин понял, кого напоминает ему девочка с фотографии.
– Заведующая! – вслух сказал он. – Точно! Ольга… как ее там?.. Романовна!
Он быстро пролистал дело, выискивая страницу с показаниями родственников. Мать, отец… Вот оно! Двоюродная сестра, Ольга Курехина. Очевидно, последняя, кто видел ее в живых – кроме убийцы, разумеется.
Бабкин заново перечитал протокол допроса Ольги, но не нашел ничего, о чем не говорили бы другие свидетели.
«Но так не бывает, – сам себе сказал он. – Мать и отец убитой показывают, что девчонки были очень дружны, виделись каждый день… А Ольга не может ответить на вопрос, были ли у ее сестры враги и с кем она спала. Не знаю, как вам, товарищ Воропаев, а мне в это верится с трудом».
Забыв про чувство голода, Сергей принялся переносить в записную книжку данные, которые могли пригодиться в будущем. Он забыл о времени и очнулся лишь тогда, когда в дверь постучали.
– Закрываемся мы, уж извините, – сказала немолодая широколицая женщина, с интересом разглядывая его. – Через час откроем, тогда приходите. Только пропуск не забудьте.
– Да-да, спасибо, – задумчиво ответил Сергей, отдавая ей папку с делом. – Я уже закончил.
Каждая из подрастающих девочек похожа на лесного духа, на цветочную фею. Их остренькие созревающие груди, длинные, падающие на глаза волосы, розовые карамельные губы… Никто не видит, как они прекрасны, не замечает их безумной, сводящей с ума красоты! Кроме меня.
Человек остановился за деревом и принюхался. Он научился по запаху узнавать, что они близко, чувствовать их появление. Чутье подсказало ему, что добыча рядом, раньше, чем он услышал ее шаги.
Вот она! Бредет, расчесывая комариный укус на локте. Человек, стоящий за деревом, приготовился, глубоко вдохнул, принял обычное выражение лица и с улыбкой вышел девушке навстречу.