Рейф сосредоточенно изучал расположение фигур на доске.
— Нет, жена, уж больно свирепая буря, даже для Шропшира. Возможно, к завтрашнему вечеру и уляжется, но не раньше. Шах!
Такого она не ожидала и с легким раздражением сняла, ; своего ферзя с доски.
— Сдаешься, жена? — засмеялся Рейф.
Ронуин попыталась найти выход, но, поняв, что ее положение безнадежно, вздохнула.
— Похоже на то. Что потребуешь в награду?
— Поцелуй, — решил Рейф. — Только в губы.
Настала очередь Ронуин смеяться:
— Я и не ожидала, что ты будешь почтительно прикладываться к ручке, господин мой. Подойди и получи свой приз.
Она нерешительно поднялась, а Рейф, отодвинув свой стул, шагнул к ней и заключил в объятия. Серебристо-голубые глаза вопросительно смотрели ей в лицо, и Ронуин, к собственной досаде, покраснела. И все потому, что до этой минуты ей нечем было ответить ему. Но сейчас…
Она притянула к себе его голову, чтобы дать ответ, которого он ждал едва ли не пять месяцев. Губы их встретились в нежном, но коротком лобзании.
— Ты уверена, жена? — выдохнул он.
Ронуин кивнула.
— Только так мы узнаем друг друга по-настоящему, — ответила она. — Мы и без того слишком медлили.
— Да, — кивнул он и, подхватив ее, понес наверх, в спальню, мимо растерявшейся Энит. Захлопнув дверь, он поставил жену на пол, разжал руки и прильнул к ее ладони. Оба молчали.
Ронуин отстранилась, сняла пояс, отложила в сторону и, не отводя глаз от мужа, взялась за подол платья. Оставшись в одной камизе, она села на стул и протянула мужу ногу. Рейф встал на колени, медленно снял мягкую туфельку, распутал подвязку, скатал чулок и прильнул губами к изящной стопе.
Губы скользили все выше, пока не остановились на внутренней стороне бедра.
— М-м-м… — пробормотала Ронуин, зажмурившись, — как приятно…
Вторая нога удостоилась таких же ласк, но на этот раз он поднял ее камизу и раздвинул стройные бедра. И долго-долго смотрел на пухлый розовый венерин холмик. Темно-розовые складки манили его, и, не выдержав, он раздвинул их.
Ронуин задрожала от нетерпения, но Рейф улыбнулся и дотронулся до крохотной пуговки, где таилось средоточие ее страсти.
— Иисусе, как ты прекрасна… там… — прошептал он и, наклонившись, прижался губами к нежному бугорку.
— О Господи! — срывающимся голосом вскрикнула Ронуин, умирая от желания.
Но Рейф снова сдвинул ее ноги и стал целовать губы, дерзко исследуя языком влажную пещерку ее рта. Она ощущала собственный солоновато-мускусный вкус и едва не теряла сознание от его невыразимо чувственной атаки. И принялась жадно целовать его, только сейчас осознав, как жаждет любви человека, почти случайно ставшего ее мужем.
Не просто блаженства в постели, но любви!
Пораженный пылом поцелуя, Рейф отстранился, чтобы взглянуть в ее глаза.
— Клянусь Богом, жена! — воскликнул он, поняв правду.
— Если станешь злорадствовать, Рейф, клянусь, отрежу тебе уши! — пригрозила она.
— Ну и странный будет у меня вид, — ухмыльнулся он, снова целуя ее руки. — Ты так чертовски горда, Ронуин, дочь Ллуэлина, что я готов сказать это первый. Я люблю тебя.
— И давно? — спросила она. Ее сердце наполнилось искрящейся радостью. Он любит ее!
— С той минуты, как увидел впервые, хотя тогда ты была женой кузена, так и не понявшего, что за сокровище ему досталось! Эдвард не достоин тебя. Я сразу увидел, что такая, как ты, — не для него. Ты была, есть и будешь моей.
Моей женщиной!
— О Рейф… — выдохнула она, просияв.
— Когда Эдвард написал, что ты мертва, я выполнил свой долг по отношению к сестре, но во мраке ночи проклинал судьбу, отнявшую тебя у меня! И тут ты каким-то чудом снова появилась в Англии, дорогая моя! Я своими руками убил бы напыщенных попов, с их поджатыми губами и неодобрительными взглядами, вопрошавшими, кто возьмет в жены падшую женщину, нежившуюся в объятиях иноверца, а потом имевшую наглость вернуться в Англию и во всеуслышание признаться в собственных грехах! До сих пор слышу злобное шипение кузена, когда я сказал, что беру тебя! Он едва не проклял меня, потому что, даже зная, что Кэтрин — самая подходящая для него жена, по-прежнему вожделеет тебя.
— А тебе это нравится, — упрекнула она.
— Верно, — не стесняясь, признался он. — Мой кузен — дурак, но его глупость позволила мне воплотить в жизнь самую заветную мечту.
Он принялся расшнуровывать ее камизу, и белое полотно, скользнув вниз, задержалось на бедрах.
— Как ты прекрасна, — зачарованно прошептал он, глядя на ее груди.
Ронуин сжала его лицо ладонями.
— Я тоже люблю тебя, Рейф. Люблю! Лишь однажды я говорила это Эдварду, в тот день, когда меня похитили, но Рашид аль-Ахмет так и не дождался от меня этих слов. А сейчас я сказала святую правду. Я люблю тебя!
— Но учти, я не настолько безрассуден, как Эдвард, — предупредил он.
— Знаю. А теперь сними одежду, потому что я горю желанием соединиться с тобой, муж мой.
Отстранившись, она встала, и камиза упала к ее ногам.
Выступив из круга полотна, она принялась ловко развязывать его рубашку, покрывая торс поцелуями.
Рейф со стоном подхватил ее и, прижав к себе, стал снимать шоссы. Оба тяжело дышали. Рейф проклинал свою неловкость, и Ронуин, тихо смеясь, помогала ему, пока он не остался нагим. Отступив, она увидела его таким, как создал Господь, и одобрительно улыбнулась.
— Ну и бесстыдница! — восхитился он, лаская ее взглядом.
Ронуин взяла мужа за руку, повела к постели, легла сама и притянула его к себе.
— Люби меня, муж, — тихо попросила она. — Разве мы не ждали этой ночи столько долгих дней?
Она припала к его губам, и у Рейфа голова пошла кругом. Его плоть была уже крепче камня, но он желал большего, чем поспешное соитие. Они отчаянно стремились познать друг друга. Для нежной страсти, которая должна предшествовать слиянию, еще будет время… недели… месяцы… годы.
Медленно, осторожно вошел он в нее, зная, как давно она не отдавалась мужчине. Ронуин оказалась горячей и влажной и блаженно вздохнула при его вторжении.
Восторг, испытанный Рейфом, не поддавался описанию. Слегка откинувшись, он стал ласкать ее груди. Ронуин вновь припала к нему.
— Мне стыдно за свой пыл, — прошептала она, — но пожалуйста!..
Рейф, улыбнувшись, поцеловал ее и стал двигаться. Закрыв глаза, она обвила его ногами. Ее гибкое тело подхватило его ритм. Она самозабвенно отвечала ему, обдавая горячим дыханием.
Ронуин громко всхлипывала, ощущая, как длинное копье заполняет ее. Зверь, пульсирующий в ее любовных ножнах, вонзался в нее и отступал, вонзался и отступал, пока она почти не обезумела от страсти. Она жадно льнула к нему, бороздя ногтями широкую спину, царапая гладкую кожу, по мере того как нарастало вожделение. Наконец мир взорвался миллионами ярких искр, и они устало обмякли, довольные разделенным наслаждением.