— Но если у нас ничего не останется, как же прожить целый год?
— Мэрии Ап-Оуэн следит за нами, — пояснил Ранульф, — наблюдатель ждет только сигнала, а следовательно, скрывается достаточно далеко, опасаясь быть пойманным. Завтра праздник, но послезавтра мы перегоним овец с дальнего на ближний луг, а по пути отобьем тех маток, которые должны вот-вот объягниться, и спрячем в загоне, где их никто не увидит. Таким образом у нас скоро появится новое стадо. Валлийцы ничего не узнают, ибо, получив выкуп, перестанут обращать на нас внимание. Надеюсь, урожай был достаточно хорош, чтобы прокормить овец в зимние месяцы.
— У нас есть несколько стельных коров, — вмешался управитель Джон.
— Мы и их оставим, — решил хозяин. — Сегодня полумесяц не толще серпа. Пусть пастухи отведут их в коровники. Я не желаю терять жену, но и этим разбойникам не позволю довести нас до нищеты.
— Вы убьете их, господин? — прошептал Фулк.
— Обязательно, но сначала нужно вернуть госпожу, — спокойно откликнулся Ранульф. — Ну а потом окажем королю услугу, избавив границы от этой швали.
— Аминь! — воскликнул отец Освин.
— Идите к столу, господин, — позвала Аида. — Ужин подан, а вы, должно быть, проголодались. Госпожа не простит, если мы не присмотрим за вами.
Ранульф давно хотел есть, но сейчас невольно задался вопросом, сыта ли его жена. Мерзнет или в тепле?
Усевшись за высоким столом, он растерянно огляделся, изнемогая от одиночества.» Элинор! Моя малышка! Я люблю тебя всем сердцем…«
За окнами зловеще завывал ветер.
Эльф сидела за ткацким станком, у очага. Господи, она могла бы поклясться, что слышит голос мужа. Ветер хлопал плохо прибитыми ставнями, громко стонал, и она невольно вздрогнула. Наступило время вечерней рождественской службы, но в замке Гвинфр не было ни церкви, не священника. Гвилл шепотом объяснил ей, что святые отцы считали Гвинфр проклятым, его хозяина и обитателей — отродьем самого дьявола.
В день зимнего солнцестояния здесь царило пьяное веселье. Айлин даже привела шлюх развлечь мужчин.
— Вам лучше оставаться в своих покоях, — посоветовал Мэрии Ап-Оуэн, — и не выходить, чтобы не случилось беды.
Для верности он запер Эльф и подсунул ключ под дверь. Таким образом, объяснил он, никто не сможет украсть ключ, если сам он напьется. Оба понимали, что он имеет в виду Айлин.
— Когда я вернусь, уже успею протрезветь, постучу и попрошу открыть, — добавил он и исчез.
Снизу слышались вопли и визг: очевидно, там вовсю разгоралась оргия. Мэрии предусмотрительно велел принести Эльф поднос с ужином. Она поела и занялась вышиванием. Раза два ей казалось, что за дверью слышатся осторожные шаги. Потом кто-то подергал ручку. Эльф на всякий случай поставила поближе кочергу. Вряд ли кто-то вломится в комнату, но нужно иметь чем защититься.
Постепенно шум затих, и Эльф, как была в одежде, легла на постель, бросив кочергу рядом.
А в это время Айлин уговаривала своего любовника отдать Эльф его людям на потеху.
— Я хочу видеть ее униженной и растоптанной, — твердила она.
— Скорее я тебя отдам мужчинам, — бросил Мэрин.
Он был пьян, но разума не терял. Айлин окончательно спятила со своей жаждой мести, но ему нужны деньги. А кроме того, если он не может получить Элинор, то и другим ее не видать. Сама мысль о том, что кто-то способен обесчестить ее изысканную красоту и сломить отважный дух, выводила его из себя. Он встал, поднял Айлин за волосы, сорвал с нее платье и швырнул на стол, голую, на виду у собравшихся.
— Эй, парни, моя шлюха к вашим услугам, но только на эту ночь, ибо я человек ревнивый. Кто первым попробует ее прелестей, прямо здесь, на столе? Неплохое лакомство, верно?
— Дьявол'. — прошипела Айлин, но мужчины уже толпились вокруг стола, жадно пялясь на нес. Заскорузлые от грязи руки тянулись к ее полной груди. Двое раздвинули ей ноги, а остальные выстроились в очередь, чтобы один за другим взгромоздиться на желанную добычу. Айлин оставалась равнодушной. Никто не мог возбудить ее так, как Мэрин Ап-Оуэн. Ей приходилось угождать всем, чтобы поддержать репутацию страстной женщины.
Повернув голову, она заметила Мэрина. На его коленях сидела рыжая шлюха, тоже голая. Он уже успел насадить ее на свое копье, и девушка энергично подпрыгивала: голова откинута, шея напряжен», из горла рвется вопль наслаждения.
«Сука!»— подумала Айлин. Но ничего, отныне у рыжей в клиентах будет самая последняя шваль, уж об этом Айлин позаботится!
Перед рассветом, когда почти все в зале, пресытившись едой, вином и наслаждениями, громко храпели, Мэрин поискал глазами Айлин. Она слала под столом, несмотря на то что один из валлийцев все еще трудился над ней. Мэрин бесцеремонно оттолкнул его и поднял Айлин.
— Пойдем, моя прелестная шлюха, — велел он. — Ты еще не обессилела, а мой резвый «петушок» не успокоится, пока не окунет клюв в твой хмельной мед.
Айлин пришла в себя и улыбнулась ему:
— Ублюдок! Твои парни растерли все у меня внутри до крови, и тебе все мало? В чем дело? Разве красноголовая потаскуха не ублажила тебя? Или жалеешь, что употребил ее, а не пленницу? — И громко рассмеялась в его удивленное лицо. — Думаешь, я не заметила томные взгляды, которые ты бросаешь на Элинор, когда воображаешь, что никто не замечает? Словно неотесанный деревенский олух, которого угораздило влюбиться в молочницу!
Она презрительно фыркнула, хотя изнемогала от ревности. Да, Айлин удалось застать его врасплох, но Мэрин мгновенно пришел в себя и, наградив ее оплеухой, поволок по лестнице.
— Если я обращаюсь с леди Элинор иначе, чем с тобой, то лишь потому, что она благородная дама и поистине добродетельная женщина. Ты же — подлая, злобная шлюха, с душой, черной как ночь. Мы с тобой — идеальная пара.
В утро Рождества, когда за стенами замка Гвинфр вихрился снег, Эльф продолжала трудиться над гобеленом. После утренних молитв она тихо спела рождественский гимн, который выучила когда-то в монастыре. Ужасно печально сознавать, что она даже не может встретить праздник как полагается.
На гобелене появился первый узор. Поскольку этот замок не место для религиозных сюжетов, она черпала вдохновение в окружающем пейзаже, изобразив зеленые холмы, синее небо и луг, усеянный цветами. Неплохо бы прибавить пару оленей!
Эльф вздрогнула. Шелковая туника и юбки плохо грели, и даже плащ не спасал от сырости. Несмотря на то что она не отходила от огня, сквозь щели сочился холод, известковый раствор, скреплявший камни, давно выкрошился.
Она вспомнила о своем теплом доме в Эшлине. Как там ее маленький Симон? Вернулся ли из Нормандии Ранульф? Когда ее наконец освободят? Здесь никто не положил в очаг рождественское полено, не поставил свечи из душистого воска, не зажарил кабана, не спел ни одного гимна. А сейчас обитатели Эшлина наверняка слушают мессу в заново отделанной церкви. Первое Рождество Симона, а она даже не может полюбоваться личиком малыша.