Мордред неуверенно протянул:
– Я... я раба пришлю, государь. От этой мысли Питеру стало зябко. «Какие же они формалисты, эти варвары!»
– Мордред, воину порой приходится самому носить свое оружие. Это его священный долг. Так что.., собери мое вооружение и жди меня у ворот через час.
– Да, государь, – вздохнул юноша. – Государь…
– Ну чего тебе еще? – устало спросил Питер.
– Не хотелось бы выказывать неуважение, принц, но я предпочитаю, чтобы меня называли Медраутом, по-сикамбрийски – из-за отца, понимаешь?
Питер кивнул и знаком повелел Медрауту удалиться. Как только тот ретировался, Питер сел на кровать и сжал голову руками. «Ну, может, хоть через час эта комната перестанет кружиться», – взмолился он.
О мой бог, о моя Богиня, что же мне было делать? Я бродила по двору Бегущей Воды, кружила и кружила вокруг фонтана, молчаливо моля Рианнон отринуть каменное молчание и пролить жизнь.., ну то есть, если то была Рианнон, а не какая-то греческая или римская самозванка.
Меня кидало во все стороны, меня разрывало, как узницу, которой предстояло четвертование, – надо вам сказать, не самая приятная из казней. Мой долг перед отцом вступил в жестокий спор с моим отношением, каково бы оно ни было, к Этому Мальчишке, а это отношение, эти чувства противоречили всему, чему учили Строители и дядюшка Лири, хотя он и стоял лагерем против Строителя – короля Меровия из Сикамбрии! Но лучше мне приступать к делу, да поскорее, а то даже я перестану понимать, кто с кем и против кого.
А примерно дней шестьдесят назад я стояла в зале моего отца, гордясь тем, что он наконец счел меня воином, – это мне больше нравилось, чем просто называться его дочерью. И все же я не понимала, стоит ли чести воина мое первое воинское деяние.
Отец медленно расхаживал туда-сюда перед зеленым троном с высокой спинкой, украшенной цветком – гербом нашего дома. Руки он сцепил за спиной, и мог почесывать непрерывно зудящие костяшки пальцев. Он старался держаться прямо, но на лице его лежала тяжелая печать боли. Суставы его пальцев сильно распухли и ужасно болели при любой перемене погоды.
– Анлодда, – сказал он. – У меня для тебя поручение.
– Я знаю свой долг, – осторожно отозвалась я, ибо пока не знала, к чему он клонит и что ему нужно. Как правило, нужно ему было что-нибудь скучное, обычное и бессмысленное, и из-за этого мне часто казалось, что он забывает, что я такое же его дитя, как проклятый Канастир Каннло, прозванный Сторуким.
Он пригвоздил меня к полу взглядом, и его зеленые, как море, глаза были холодны и остры.
– Это поручение – не развлечение гостей или благословение очередной моей статуи. Нет, дочь моя, я думаю, это поручение тебе придется по нраву.
Он поманил меня. Прежде отец никогда не называл меня «дочь моя» (так он мог бы меня назвать только в том случае, если бы возжелал, чтобы я прибрала в авгиевых конюшнях или соскребла бы мох с харлекской башни). Я неохотно приблизилась, а он громоподобно прокашлялся и возвестил:
– Когда я был ребенком, Харлек был свободной страной и не покорялся никому, кроме собственного принца. Но теперь, куда ни кинь взгляд, от заснеженных северных гор до южных лесов, от рассветного моря до закатных равнин, что я вижу?
Я ждала, не понимая, к кому он обращается. Наконец он хмуро и раздраженно глянул на меня. Я моргнула.
– Ты видишь Рим, отец мой.
– Рим! – взревел он, и у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. – Этот Dux Bellorum – он наша погибель!
Он глубоко вдохнул, метнул усталый взгляд влево, потом – вправо. – Он, как тот ублюдок Вортигерн до него, отбирает у меня мою землю! Он протягивает мне руку дружбы, а в мою руку кладет камень. Мы не умеем скакать верхом, но Артус должен услышать об этом. Мы не умеем плавать по морю, но и это должен одобрить Каэр Камланн!
Отец умолк, ожидая, видимо, что я стану возражать, ибо я часто возражаю ему, когда он начинает злиться. Но на этот раз я всем сердцем была согласна с отцом. Шесть лет, с тех самых пор, как Кей маршем вошел в наш Кантреф, изгнал ютов, а потом как бы невзначай заставил Харлек поклониться Артусу и вступить в союз с ним, мы стали не более свободны, чем этот потрескавшийся от старости король Морг со своей женушкой Моргаузой, которая сидит в заложницах в Каэр Камланне.
Я не хуже отца знала, чего на самом деле хочет Артус: ни больше ни меньше – сжать весь остров Придейн в железной деснице! Он разослал свои легионы во все четыре стороны, чтобы остальные жители Придейна знали, кто ими правит.
Отец, заметив, что я молчу, заговорил вновь:
– И что же нам делать, дочь моя? Что делать Харлеку? Как нам изгнать захватчика вместе с его легионами и когортами?
Вопрос был легкий, и ответ на него был только один.
– Мы должны объединиться с дядей, – ответила я. – С твоим свояком, королем Лири из Эйра.
Мне это казалось вполне оправданным. Дядюшка Лири был мудр и изворотлив. Борода у него такая длинная, что поговаривали, будто бы она тянется через весь пиршественный зал, когда он садится есть мясо. Вернее, говорили, будто бы она покрывает все пятьдесят стропил, но мне всегда казалось, что страшно неудобно кушать, когда у тебя борода подвешена под потолком.
Но отец уставился на меня так, словно я назвала имя какого-нибудь скелета из царства мертвых, назвать которого по имени – все равно что вызвать его дух, – Лири? Лири… Лири… – проговорил отец, будто пытался припомнить, о ком речь, и нервно захрустел пальцами. – Где же я раньше слыхал это имя, а?
– Он покачал головой. – Забудь о своем дядюшке-богохульнике, ему нельзя
доверять. Ведь это он пустил в свою страну этого римлянина Патрика , который явился, чтобы насадить в Эйре поклонение иноземному божеству. В сердце его нет той боли, которая сжимает наши сердца, Анлодда. Его не интересует Харлек.
– Но, – возразила я, – он король Эйра, и этому наверняка посвящена вся его жизнь.
– Нет, Анлодда, дочь моя. Харлек должен сам решать свои дела, иначе нам никогда не стать свободнее, чем сейчас.
Я кивнула. Старик говорил правду, и это было так же невероятно, как если бы из лесу вышел медведь, уселся на пенек и принялся цитировать Виргилия.
– Против моей воли, – продолжал отец, – ты обучилась военным искусствам, так же как твой брат, мой возлюбленный сын.
Я не показала, каково мне стало при упоминании Канастира – отец скорее всего не ведал о том, что вытворял Сторукий много лет назад, когда мы были помладше и спали с ним в одной опочивальне. Сразу после того, как умерла мать. Или все-таки ведал?
– Конечно, я был бы счастлив, если бы ты выросла настоящей принцессой, Анлодда. Но я действовал, повинуясь приказам.., ну, то есть я хотел сказать, согласуясь с пожеланиями моего свояка, имени которого я называть не стану, – ну, ты понимаешь, о ком я говорю. И он затравленно глянул на запад, в сторону Эйра. А мы с дядюшкой Лири всегда были дружны, и он ни в чем мне не отказывал. Он делал какие-то предложения – а я отказывалась, и все делала по-своему. То есть мне так казалось. Мне хотелось, чтобы он так думал, а потом почему-то получалось, что я делала все именно так, как хотелось ему, и вдобавок при этом мне казалось, что я просто жутко умна, поступая так. В Лири было что-то магическое, так я думаю.