— Когда-нибудь, госпожа маркиза, вы найдете новую любовь, — уверил священник.
— Вы смеете говорить это мне сейчас?! Вон! Немедленно убирайтесь! Я больше никогда не полюблю! Никогда!
— Ты не можешь скрываться здесь вечно! — упрекнула Жасмин дочь. — Себастьян уже год как в могиле. Ты должна вернуться домой, в Шермон. Мадлен следует воспитывать в родном доме!
— Будь я мертва, разве ты не воспитала бы ее, мама? — заплакала скорбящая вдова.
— Да, но переехала бы для этого в Шермон, — твердо ответила Жасмин.
— Но ты не могла жить в Гленкирке после смерти папы, — напомнила Отем.
— Я прожила в Гленкирке свыше тридцати лет, Отем.
Все дети от Лесли, если не считать тебя, рождены там. Но будь они еще малы, я осталась бы в Гленкирке после гибели Джемми. Они — Лесли и уже поэтому заслуживают жизни в родном доме. Семья Себастьяна жила в этих краях столько веков, что и сосчитать трудно. Мадлен последняя из д'Орвилей. Разве пристало ей жить в чужом доме, хотя бы в доме бабки?
— У меня в глазах все еще стоят эти сцены — как его несут на досках. Как он лежит на постели, едва дыша. Как он признается мне в любви, прежде чем уйти навеки.
Слезы лились по ее бледным щекам. Вот уже год, как никто не видел ее улыбки.
"Иисусе, — раздраженно подумала Жасмин. — Она все больше и больше погружается в собственное горе. Не думала, что Отем так слаба духом, но, нужно признать, что потеря отца, мужа и ребенка — это уж чересчур!
Неужели и я так же убивалась, когда убили Джамала и у меня случился выкидыш? Не помню… это было так давно… Но она вгонит себя в гроб, если немедленно не сделать что-то".
Жасмин глубоко вздохнула, готовясь к словесному поединку.
— Завтра ты возвращаешься в Шермон, Отем, — объявила она. — Если твоя спальня навевает грустные воспоминания, закрой ее и выбери другую. Слава Богу, там немало комнат. Я поеду с тобой и останусь до тех пор, пока не придешь в себя.
— Не могу, — всхлипнула Отем.
— Кровь Христова, я уже целый год слышу твое нытье и стоны! С меня довольно, дочь моя! Воображаешь, будто слезами поможешь горю? Вернешь Себастьяна? Думаешь, что, глядя на тебя с небес, он доволен таким поведением и тем, что ты совершенно не обращаешь внимания на дочь, занятая собой и жалостью к себе? Ты не первая молодая женщина, лишившаяся мужа после четырех лет брака, и, уж конечно, не последняя, не говоря уже о том, что тысячи матерей каждый день теряют детей! Моя бабка похоронила шестерых мужей и все же каждый раз умела выжить и найти новую любовь.
И с тобой будет то же. Я не прошу тебя забыть Себастьяна и то счастье, которое ты с ним обрела, но эта часть твоей жизни кончена. Ты должна идти дальше.
— Разве ты можешь меня понять! — трагически воскликнула Отем и тут же отшатнулась от пощечины. — Да как ты смеешь? — вскричала она.
— А по-твоему, моя жизнь началась только с появлением твоего отца? — рассердилась Жасмин. — Джеймс Лесли был моим третьим мужем. Первые два были предательски убиты! Я потеряла нерожденным одного ребенка, а другой умер как раз в тот момент, когда научился говорить «мама». У моей малышки была такая чудесная улыбка, что каждый раз, когда я это вспоминаю, сердце разрывается. Ты родилась, когда моя молодость была далеко позади, но ты стала радостью для нас с отцом, упокой Господи его светлую душу. К тому времени твои сестры и братья были уже совсем взрослыми, и ты воспитывалась, как единственный ребенок в семье. Поэтому до сих пор и не знала, что такое настоящая беда. Но пойми, такова жизнь. Жизнь, а не романтическая волшебная сказка. Ты должна принимать не только благословения, но и удары судьбы. Если же не можешь, значит, лучше, если в самом деле отправишься за Себастьяном, осиротив дочь.
— Мама! — охнула Отем, потрясенная непривычной резкостью.
— И нечего удивляться, дочь моя! Иди и прикажи Лили, Оран и Мари складывать вещи. Мы уезжаем завтра.
При виде замкнутого лица матери Отем поняла, что спорить бесполезно. Оставалось лишь удалиться.
— Давно пора было высказать ей правду, — кивнула Торамалли. — Мы все безбожно избаловали ее, последнее, младшее дитя! Ах, уж эта молодежь! Не такими мы были в юности.
Никакой силы характера.
— Отем еще молода, — усмехнулась Жасмин. — Думаю, она оправится, если мы перестанем с ней нянчиться. Ну а теперь и нам пора собираться. Рохана поедет со мной. Вы же останетесь здесь. Не стоит всем срываться с места. Я пробуду там не больше месяца. Как раз достаточно для того, чтобы она освоилась с нынешним положением.
— Вы не отправитесь в путь без Рыжего Хью, — твердо объявила Торамалли. — Две женщины в замке без надежной защиты? Хозяин не позволил бы такого, моя принцесса! Я не верю, что эти французишки присмотрят за вами!
— Ах, дорогая Торамалли, ты так заботишься обо мне, — улыбнулась Жасмин.
— Мы были рождены, чтобы служить вам, госпожа, — и так будет до самой нашей смерти.
Слуги Шермона едва не плакали от радости, приветствуя Отем и маленькую Мадлен. Только сейчас Отем поняла, как эгоистична была в своей печали. Они остро ощущали потерю господина, но понимали, что только от нее зависит будущее Шермона. И это будущее, дочь Себастьяна, она оторвала от родного дома, увезла, осиротив людей.
Жасмин сразу увидела перемены в дочери и облегченно вздохнула.
Едва они распаковали вещи, как Лафит объявил, что прибыл Мишель Дюпон, главный винодел.
— Но я ничего не понимаю в виноделии, — всполошилась Отем.
— Мишель хороший человек, и ему вполне можно довериться, — без обиняков заявил Лафит. — Если пожелаете разобраться в тонкостях, Мишель будет счастлив научить госпожу маркизу. Да и маленькая мадемуазель должна знать свои корни. Дюпоны живут в Шермоне больше тысячи лет, мадам.
— Пусть войдет, — кивнула Отем.
Мишель Дюпон оказался настоящим великаном с загорелым, испещренным морщинками лицом, свидетельствующим о многих часах, проведенных на жаре и солнце. В каштановых волосах проглядывает седина, голубые глаза светятся добротой.
Комкая шляпу в руках, он поклонился.
— Здравствуйте, месье Дюпон. Как идет сбор урожая? осведомилась она, приняв заинтересованный вид.
— Прекрасно, госпожа маркиза, — с улыбкой ответил он.
— А вино? Будет хорошим?
— Очень, госпожа маркиза.
Последовало долгое молчание.
— Я ничего не знаю о виноградниках, — начала Отем, — но понимаю, что должна учиться, как и мадемуазель, когда станет старше. Ты поможешь нам, Мишель?
— С радостью, госпожа маркиза, — кивнул Дюпон.