— Немыслимо! Это слишком! Два удара подряд. Как вы это объясняете, Нортроп? — Она называла его по имени в надежде допытаться до профессионального секрета.
В чем-то она была права. Но Минальди или Себастьян — рано или поздно все должны через это пройти. (Рильски подумал об этом, затем, поколебавшись, произнес вслух.)
Она сглотнула рыдание и вся как-то уменьшилась, словно вдруг стала собой.
— А теперь — нечего торчать в этих мрачных стенах, я имею в виду здание. — Он сделал вид, что сжимает ее в объятиях, как бы показывая, что они — одна семья, сам же не упускал из виду, что ему необходима ре-аль-ность. — Вам лучше вернуться домой. Попов! Где Попов?
— Наконец-то! Куда же вы запропастились, старина? (Обстоятельства изменились к худшему, никаких поблажек подчиненным!) По-прежнему ничего? Вы не находите, что это уже слишком?! Девять убийств — и ни малейшего представления, кто же их штампует! А между тем этот тип, по всему видать, может продолжать так до бесконечности, всякий раз, как у него происходит раздвоение личности. Не восьмерка это была, а ∞ — знак Бесконечности. Кто заказчики? Кто-то же должен дергать нашего артиста за веревочки, вы об этом не подумали?! Да я с самого начала твердил — всегда кто-то стоит за спиной и заказывает музыку… не стройте из себя придурка, Попов. Ну да… кстати, нам случайно не доставили уже с утренней почтой письмецо, в котором он, как обычно, рассказывает о своем подвиге?
— Да, комиссар, с утра уже получили. Но оно написано по-китайски. — Попов даже и не думал смеяться.
— Что вы хотите сказать?
— То, что говорю: письмо написано по-китайски!
Рильски был готов ко всему, только не к тому, что дело примет лингвистический оборот. Право, с этой глобализацией…
— Дайте-ка взглянуть… буквы… иероглифы, точнее. Отдать в перевод! На экспертизу все: слюну, волосы, кровь, все, что хотите или что получится. И само письмо, и то, что отыщется в кабинете Минальди, вернее, профессора Крест-Джонса. Знаю, до сих пор ничего не обнаружили, он орудует в перчатках. Но все меняется. Попов, в том числе и психопаты… иногда… Начните заново и потщательнее! Не забудьте восстановить по минутам последние часы жертвы, раскопать его связи, известные и неизвестные. С Эрминой время не теряйте — толку от нее чуть. Перетряхните кафедру и опросите свидетелей. Разумеется, обойдите все психлечебницы и не упускайте из виду членов «Нового Пантеона», как официальных, так и предполагаемых. Рутина, согласен. Анализы ДНК, само собой, с электрофорезом, если найдете хоть что-то поддающееся анализу. Да поживее! Переходим на режим чрезвычайного положения. Я думал, вы это уже и сами сообразили! — Попов уставился в пол. Комиссар сердится — плохой знак, значит, он ровно ничего не понимает в деле.
— Интеллектуал-наркоман, обозленный на весь свет, начиная со своего папы и кончая преподавателем, который влепил ему на экзамене «неуд»… — Попов напряженно думал.
— Послушайте! След остывает день ото дня, а вы мне тут всякий бред несете. Вот вам совет: представьте это дерьмо журналистам, мне же нужны конкретные факты. За дело!
Рильски изменился до неузнаваемости, но только не для Попова. Комиссар лишь тогда и бывал по-настоящему самим собой, когда выходил из себя: этот человек не принадлежал к какой-то определенной социальной группе, ему доставляло удовольствие водить за нос своих. И это было истинной причиной, почему он вызывал в Попове глубокое, неизменное восхищение.
С этого момента ход событий неожиданно ускорился. Оставалось только понять, в каком направлении. Беда не приходит одна: в тот самый день, когда был обнаружен труп Минальди, выловили и утопленницу — Фа Чан.
Труп ассистентки профессора долго пробыл в воде — никто не мог сказать, сколько именно, — застряв в густых прибрежных водорослях западной заболоченной части озера Стони-Брук. Он раздулся, был на стадии разложения и потому неузнаваем.
— Утопленники — зрелище не из приятных, но тут просто месиво какое-то. — Попова ужаснуло, до чего хрупка женская плоть.
— «Офелия, тебе довольно влаги…»
— Простите, шеф?
— «Опускайте гроб, и пусть из этой непорочной плоти взрастут фиалки!» [86] Никаких сожалений, Попов: месиво не месиво, закажите аутопсию, ДНК и все остальное, да поторапливайтесь. Обратитесь к доктору Рону Штайнеру, возглавляющему научное подразделение полиции, и от моего имени попросите тотчас назначить Polymerase Chain Reaction, [87] как вы это называете, так толком и не разобравшись, что это означает. Как всегда! Нечего протестовать! И без всяких там бюрократических проволочек, ясно? В виде исключения! Связана ли она с «Новым Пантеоном»? Что об этом известно? Поймете ли вы наконец, что в этой стране в данный момент все связано со всем, и потому с «Новым Пантеоном», а следовательно, с нашим Номером Восемь, то бишь господином Бесконечность? То, что вам удалось собрать об утопленнице с тех пор, как она объявлена в розыск, — несерьезно. У вас один ответ: «персона, не представляющая никакого интереса», «малозначащая». Что одно и то же. Или я ошибаюсь? Вы что, смеетесь над всеми и надо мной в том числе? Китаянка. Спасибо, и без вас понял, с таким-то именем, тут не нужно быть семи пядей во лбу. Родители иммигрировали из Гонконга в шестьдесят пятом. Но почему именно в шестьдесят пятом? И вы называете это расследованием? Умерли соответственно в восьмидесятом и восемьдесят четвертом, и больше ничего? И все остальное в том же духе! Вы не отнеслись к делу серьезно, что и требовалось доказать, тогда как в этой стране все серьезно, Попов. Увы, все. Понятно? «Имеется брат-близнец Сяо Чан» — уже горячее. «Блестяще окончил математический факультет, после чего маргинализовался, посещал экологические и антиглобалистские круги, возможно, наркоман». Как это «возможно»? «Подрабатывает в качестве ассистента в Лиге защиты птиц в заповеднике Санта-Барбары». Забавно — математик, ставший защитником пернатых и антиглобалистом. «В отпуске». Вы что же, не допросили его еще до сих пор? Но теперь-то будьте добры, уж так подперло, что дальше некуда, как никогда, а вы все еще никак не въедете! Да пошевеливайтесь, черт вас подери! Вбейте себе в голову: второстепенных вещей не бывает, в Санта-Барбаре все первостепенной важности! — Рильски перевел дух, отделавшись наконец от неотвязной уверенности, что он сам и есть Чистильщик. Утопленница подоспела как нельзя кстати: ни с этой зловонной китайской Офелией, ни с ее убийцей он уж точно никак не связан. Он приходил в себя и обретал уверенность. Надо же, доходит до того, что начинаешь сомневаться в самом себе!
Расследование набирало обороты. Послание от серийного убийцы, полученное тотчас после расправы над Минальди, и правда было на китайском. Невелико, всего несколько иероглифов, «начертанных рукой, привычной к затейливой китайской каллиграфии». Так заявил пожилой китаец из восточного отдела, подтвердивший догадки комиссара: г-н Бесконечность мнил себя Чистильщиком, на беду Попова!