– Я так рада, что ты пришел. У тебя сегодня тоже наверняка был жуткий день.
– Были дни поспокойнее, но этот уже закончен. И ты тоже должна с этим смириться. Поспи. Завтра у тебя много дел. Хочешь, я дам тебе таблетку?
– Нет, знаешь, руки немного лучше. Алан… – она замолчала, но беспокойно заерзала под одеялом.
– Что?
– Ничего. Это неважно. Я думаю теперь, когда ты здесь, смогу заснуть.
Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, милая.
Она повернулась к нему спиной, натянула одеяло и затихла. Он неожиданно вспомнил о том, как она его обнимала – сцепила руки замком на шее. Если она смогла так двигать пальцами, значит, действительно чувствует себя гораздо лучше. Это самое замечательное событие за сегодняшний день, лучшее из всех, с тех пор, как Клат позвонил во время футбольного матча.
Если бы только это улучшение надолго. У Полли была несколько сдвинута носовая перегородка и поэтому во сне она слегка посапывала – звук, который Алан находил очень милым… Как приятно лежать рядом с человеком, который издает такие звуки, живые звуки, и иногда даже стаскивает с тебя одеяло. Он улыбнулся в темноте.
Но тут же мысленно вернулся к убийству, и улыбка на губах завяла.
Я думаю, она оставит меня в покое. Я ее не слышу не вижу, значит, все-таки до нее дошло. Я ее не слышу, не вижу. Думаю, до нее, наконец, дошло.
Случай, вроде этого, не стоит расшифровывать. Даже очкарик Сит Томас тебе сразу рассказал, как все случилось, с одного взгляда на место происшествия. Вместо дуэльных пистолетов – кухонные принадлежности, но результат тот же – два трупа в морге больницы Кеннебек Вэлли, выпотрошенные после вскрытия. Вопрос остается один – почему так случилось? Были и еще несколько вопросов, которые мучили Алана, но настолько незначительные, что скорее всего отпадут сами собой еще до того, как тела Нетти и Вильмы предадут земле.
Но вопросы оставались, и некоторые из них (думаю до нее все же дошло) имели свои обозначения.
Алан всегда представлял себе уголовное преступление в виде сада, обнесенного высокой каменной оградой. Надо попасть внутрь и Для этого найти ворота, или хотя бы калитку. Иногда их было несколько, но уж одну, он по своему опыту знал, найти всегда возможно. Она должна быть, иначе как, в первую очередь, войти, чтобы хотя бы семена бросить в землю. Она может быть широкой, с указательной стрелкой, или даже с неоновой вывеской ВХОД, сияющей над ней, а, может быть, совсем маленькой и настолько заросшей плющом, что не видной глазу, но она всегда была, и если ты будешь искать упорно и не побоишься оцарапать руки, раздирая плющ, – найдешь обязательно.
Иногда калитка открывалась сразу, под напором вещественных доказательств, прямо на месте преступления. Иногда помогали свидетели.
Бывало, поиски увенчивались успехом благодаря догадке в результате тщательных логических построений. Выводы, к которым он пришел в этом конкретном случае, подсказывали: первое – Вильма долго и упорно занималась шантажом и травлей; второе – она выбрала для своей грязной цели неподходящую жертву; третье – Нетти снова слетела с катушек, как тогда, в случае со своим мужем. Но… Я ее не слышу, не вижу.
Если Нетти и в самом деле произнесла такую фразу – что это меняет?
Какие дополнительные выводы можно из этого сделать? Алан не знал.
Он лежал с открытыми глазами в темной спальне Полли и прикидывал так и сяк, задаваясь вопросом: сможет ли он в конце концов отыскать злополучную калитку?
Может быть, Полли не так расслышала то, что сказала Нетти?
Технически это возможно, но Алану почему-то не верилось. Поведение Нетти, во всяком случае до некоторой степени, подтверждало то, что от нее услышала Полли. Нетти не пришла на работу в пятницу – сказалась больной.
Может быть, так оно и было, а, может быть, она боялась Вильмы. Это имело смысл. От Пита Ержика известно, что, обнаружив испорченные простыни, Вильма звонила Нетти, по меньшей мере один раз. И звонила с угрозой. Она могла звонить и позже, на следующий день, о чем Питу неизвестно. Но Нетти в воскресенье утром явилась к Вильме с подарком. Поступила бы она так, если бы Вильма перестала действовать ей на нервы? Алан думал, что едва ли.
Затем наступал черед размышлений о камнях. На каждой записке, в которую были обернуты камни, сообщалось одно и то же: Я ГОВОРИЛА – ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ. ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Предупреждение обычно подразумевает, что у предупреждаемого есть еще время подумать и повести себя иначе, но ни у Вильмы ни у Нетти времени в запасе не оказалось. Они встретились на углу двух улиц через два часа после того, как камни залетели в дом.
Алан подумал, что можно в этом пункте покопаться, если вообще нужно.
Обнаружив, мертвую собаку, Нетти, скорее всего, была в шоке. В том же состоянии оказалась и Вильма, вернувшись домой. Для того, чтобы из искры возгорелось пламя, достаточно было одного телефонного звонка. Одна из женщин сняла телефонную трубку… и произошел взрыв.
Алан повернулся на бок, затосковав по старым временам, когда разрешалось фиксировать все телефонные звонки местного значения. Если бы у него было документальное подтверждение, что Вильма и Нетти разговаривали по телефону до того как все произошло, он чувствовал бы себя теперь гораздо спокойнее. Предположим, такой звонок состоялся, что тогда?
Вот как это должно было случиться, думал Алан. Нетти возвращается от Полли и находит свою собаку мертвой в коридоре на полу. Она читает записку, наколотую на штопор. Затем сама пишет четырнадцать или шестнадцать записок известного содержания и кладет их в карман пальто. Прихватывает также горсть круглых резинок из кухонного ящика. Добравшись до дома Вильмы, она проходит на задний двор, подбирает четырнадцать – шестнадцать камней и, обернув их записками, скрепляет резинками. Она должна была все это проделать прежде, чем швырять камни. Если бы она, бросив пару камней, снова начинала всю процедуру со следующей порцией, потребовалось бы гораздо больше времени. Совершив все это, она отправилась обратно домой, чтобы поплакать над телом убитой собаки.
Алан чувствовал, что все было не так. Эта версия казалась глупой и неправдоподобной. Она предполагала такую цепь событий и действий, которые были изначально чужды душевному складу и природе Нетти Кобб. Убийство мужа явилось следствием длительных страданий от оскорблений, но убийство само по себе было поступком импульсивным, совершенным женщиной не в здравом уме.
Если верить записям, сделанным в ходе следствия Джорджем Бэннерманом, Нетти не писала Элбиону Кобби никаких предупредительных записок.