– Заходите, мистер Френкел, – радушно пригласил он. – Рад вас видеть.
– Я, видите ли, еду по вызову за город… и вот решил заглянуть, чтобы еще раз выразить вам глубокую признательность за трубку. Мне всегда хотелось иметь именно такую.
– Я знаю, – с сияющей улыбкой сказал Гонт.
– Но у вас закрыто, так что я не стану беспокоить…
– Мой магазин никогда не бывает закрыт для самых дорогих клиентов, и вас, мистер Френкел, я включаю в их число. И далеко не последним номером.
Заходите. – Он протянул руку.
Эверетт инстинктивно отпрянул, и Гонт, рассмеявшись, отступил, пропуская молодого фельдшера вперед.
– Честно говоря, я не могу задерживаться, – бормотал Эверетт, но чувствовал, как ноги сами несут его в полутемное помещение магазина, как будто знают что делают.
– Еще бы, конечно, не можете, – сказал Гонт. – Лекарь должен всегда быть на посту и во всеоружии, чтобы незамедлительно разорвать цепи болезни, сковавшие тело несчастных страдальцев. – На лице его возникла улыбка, сотканная из слегка вздернутых бровей, раздвинутых губ и крепко сжатых желтых зубов:
– …А также изгнать дьявола, завладевшего душой. Так?
– Приблизительно, – пробормотал Эверетт и почувствовал некоторое беспокойство, когда Гонт закрыл за ними дверь. Беспокоился он в основном о трубке: как бы с ней чего не случилось. Есть любители забираться в чужую машину. Даже при свете дня.
– С вашей трубкой все будет в порядке, – успокоил Гонт и достал из кармана белый конверт, на котором было написано только два слова: любовь МОЯ. – Вы помните, что обещали мне сделать одно небольшое одолжение, доктор Френкел?
– Я не док…
Брови мистера Гонта вытянулись в одну прямую линию, сойдясь на переносице, что заставило Эверетта вздрогнуть и замолчать на полуслове. Он даже отступил на шаг.
– Вы помните или вы не помните? – резко переспросил Гонт. – Отвечайте быстро, молодой человек, а то у меня уже пропадает уверенность в безопасности вашей трубки.
– Помню! – выпалил Эверетт. Он даже охрип от страха. – Я обещал подшутить над Сэлли Рэтклифф, логопедом.
Плотное соединение бровей на переносице слегка разошлось, и тут же тревога стала отпускать Френкела.
– Ну вот и славно. Пришло время выполнить обещание, доктор. Вот, возьмите.
Он протянул конверт. Эверетт потянул конверт на себя, стараясь не коснуться при этом пальцев Гонта.
– Сегодня в школе выходной день, но мисс Рэтклифф сидит в своем классе, проверяет журналы. Я знаю, вам не по пути к ферме Бергмейеров…
– Откуда вы все это знаете? – воскликнул потрясенный Эверетт глухим голосом, как кричит человек во сне. Мистер Гонт лишь отмахнулся от глупейшего вопроса:
– …но думаю, вам не составит труда заехать в школу на обратном пути, не так ли?
– Я думаю…
– …а поскольку посторонние в школе всегда вызывают подозрения, даже когда учеников нет, скажите, что вы заехали к школьной медсестре.
– Если она на месте, то было бы естественно, я думаю, – бормотал Эверетт заплетающимся голосом, – тем более, что я…
– …тем более, что вы до сих пор не забрали отчет по вакцинации школьников, – закончил за него Гонт. – Вот и хорошо. На самом деле ее там не будет, но ведь вы этого не могли знать, не так ли? Загляните в кабинет и все. Но по пути туда или обратно, как будет угодно, бросьте конверт в машину мисс Рэтклифф, ту самую, которую ей одолжил ее молодой человек. Я попросил бы вас положить его под сиденье водителя… но не совсем под него.
Положите так, чтобы уголок выглядывал.
Эверетту Френкелу не надо было объяснять, кто таков «молодой человек» мисс Рэтклифф – учитель физкультуры колледжа. Будь у него выбор, Эверетт предпочел бы разыграть его, самого Лестера Пратта, а не его невесту. Пратт был крепкий телом молодой баптист, всегда ходил в голубых футболках и тренировочных штанах с белыми полосами вдоль обеих штанин снаружи. Это был парень, чьи поры сочились потом и религиозностью в одинаковом количественном (и качественном) соотношении. Эверетту было на него в высшей степени плевать, но он временами задумывался, спала ли с ним мисс Рэтклифф, такой лакомый кусочек. Он думал, что, скорее всего, нет еще. Предполагал, что после слишком долгих поцелуев на крыльце перед расставанием, если Пратт слишком уж распалялся, Сэлли, вероятно, заставляла его сделать несколько приседаний на заднем дворе и пару кругов пробежаться вокруг дома.
– Сэлли снова разъезжает на праттмобиле?
– Конечно. – Гонт смотрел на него с некоторым недоверием. – Так что, доктор Френкел, вы готовы проявить свое остроумие?
– Конечно. – По правде говоря, Эверетт чувствовал большое облегчение.
Он боялся, что его заставят делать что-нибудь не слишком приятное: подложить пистон в башмак мисс Рэтклифф, или слабительное в молочно-шоколадный коктейль, или что-то вроде этого. А конверт – сущие пустяки, какой вред может причинить конверт?
Улыбка мистера Гонта, солнечная и доброжелательная, снова озарила лицо.
– Очень хорошо. – Он сделал шаг к Эверетту, а тот с ужасом следил за хозяином магазина, опасаясь, что он захочет положить ему руку на плечо.
Эверетт сделал предупредительный шаг назад и таким же образом, пятясь, ретировался к выходу, сопровождаемый мистером Гонтом.
– Желаю вам наслаждаться трубкой, – произнес на прощание хозяин магазина. – Я не говорил вам, что она когда-то принадлежала сэру Артуру Конану Дойлю, создателю великого и несравненного Шерлока Холмса?
– Нет! – У Эверетта перехватило дыхание.
– Конечно, не говорил, – мистер Гонт усмехнулся. – Ведь это было бы ложью, а я никогда не лгу, даже во имя успеха дела. Итак, не забудьте о своем небольшом долге, доктор Френкел.
– Не забуду.
– Тогда – удачи вам и доброго дня.
– И вам того…
Но Эверетт говорил в пустоту. Дверь с зашторенным стеклом уже была закрыта.
Он еще некоторое время смотрел на нее задумчиво, потом направился к своему «плимуту». Если бы его теперь попросили подробно пересказать весь разговор с мистером Гонтом, он едва ли смог бы это сделать, поскольку почти не помнил ни того, что говорил сам, ни слов собеседника. Он находился в состоянии больного под легкой анестезией.
Первое, что сделал Эверетт, устроившись за рулевым колесом, – открыл «бардачок», вложил туда письмо с надписью ЛЮБОВЬ МОЯ и достал взамен трубку. Единственное, что он запомнил, это шутку мистера Гонта насчет того, что трубка принадлежала Конану Дойлю. А ведь он ему почти поверил. Как глупо! Достаточно лишь вложить ее в рот и стиснуть зубами, как имя истинного владельца становится вполне очевидным. Конечно же, Герман Геринг.