— Я больше ничего не собираюсь советовать. Время советов прошло. Я могу только приказать, чтобы вы покинули мой дом.
— Сейчас же? — осведомился Берти, и его простодушный тон лишил пребендария возможности ответить ему с достоинством,
— Этого папа не требует,— сказала Шарлотта.— То есть, мне так кажется.
— Тогда завтра? — предложил Берти.
— Да, сэр, завтра! — сказал его отец.— Вы покинете этот дом завтра.
— Хорошо, сэр. Поезд в четыре тридцать — это достаточно рано? — И Берти кончил отделывать изящный сапожок мисс Торн.
— Можете убираться, как, куда и когда угодно, при условии, что вы покинете мой дом завтра. Вы опозорили меня, сэр! Вы опозорили себя, и меня, и ваших сестер!
— Во всяком случае, сэр, я рад, что не опозорил мою мать,— сказал Берти.
Шарлотта еле удержалась от улыбки, но пребендарий только еще больше нахмурился. Берти превзошел себя, набрасывая нос и рот миссис Прауди.
— Вы бессердечный негодяй, сэр! Бессердечный, неблагодарный, никчемный негодяй. Я отрекаюсь от вас. Вы моя плоть и кровь, с этим ничего не поделаешь, но больше я вам не отец и вы мне не сын!
— О, папа! Вы не должны... вы не можете так говорить! — вмешалась Шарлотта.
— Могу и говорю! — ответил отец, вставая.— А теперь покиньте эту комнату, сэр!
— Погодите! — воскликнула Шарлотта.— Почему ты молчишь, Берти? Эта твоя манера держаться сердит папу еще больше.
— Приличия и благопристойность для него не существуют,— сказал пребендарий и вдруг закричал: — Убирайтесь вон, сэр! Вы слышите, что я вам говорю?
— Папа, папа! Я не позволю вам так расстаться. Я знаю, что после вы будете жалеть! — воскликнула Шарлотта и, подойдя к отцу, сказала шепотом: — Разве он один виноват? Подумайте. Мы сеяли, нам и жать. И ссориться нам между собой бесполезно.— Она кончила шептать, а Берти завершил турнюр графини, который он нарисовал с таким искусством, что казалось, будто турнюр покачивается из стороны в сторону, точно как в натуре.
— Отец сердится на меня сейчас за то,— сказал Берти, на мгновение подняв голову,— что я не женюсь на миссис Болд. Ну, что я могу тут сказать? Да, я на ней не женюсь. Во-первых...
— Это неправда, сэр! Но я не стану с вами спорить.
— Только что вы сердились потому, что я молчал, сэр,— заметил Берти, принимаясь за младших Лукелофтов.
— Перестань рисовать! — сказала Шарлотта, подходя к нему и выхватывая листок из-под его руки. Но карикатуры она сохранила и показывала их впоследствии друзьям Торнов, Прауди и Де Курси. Лишенный этого занятия, Берти откинулся на спинку стула и ждал дальнейших распоряжений.
— Пожалуй, Берти действительно лучше всего уехать немедленно,— начала Шарлотта.— Даже завтра. Но, папа, давайте обсудим это вместе.
— Если он уедет завтра, я дам ему десять фунтов и банкир в Карраре будет выплачивать ему по пять фунтов в месяц, пока он там останется.
— Что же, сэр, это будет недолго,— сказал Берти,— так как месяца через три я умру голодной смертью.
— Но ему нужен мрамор,— сказала Шарлотта.
— На три месяца мне хватит того мрамора, что есть в мастерской,— ответил Берти.— Браться за что-нибудь крупное, имея такой ограниченный срок, нет смысла. Разве что высечь себе надгробный памятник.
Однако окончательные условия оказались более мягкими и пребендария заставили пожать сыну руку и пожелать ему спокойной ночи. Доктор Стэнхоуп отказался пить чай наверху и распорядился, чтобы дочь принесла поднос ему в кабинет.
Но Берти отправился наверх и провел очень приятный вечер. Он закончил Лукелофтов, изобразив их декольте не в строгом согласии с хорошим вкусом, чем привел сестер в восторг. Заметив, что буря пронеслась, он постепенно признался, что просил руки миссис Болд без особой пылкости.
— Короче говоря, ты вообще не делал ей предложения? — сказала Шарлотта.
— Ну, она поняла, что может получить меня в мужья, если пожелает.
— И не пожелала,— заметила синьора.
— Ты предал меня самым бессердечным образом,— сказала Шарлотта.— Наверное, ты вдобавок рассказал ей про мой план?
— Да, как-то так получилось. Не все, конечно, но большую часть.
— На чем наша пылкая дружба и кончается,— продолжала Шарлотта.— Но теперь это уже не важно. Вероятно, мы все скоро вернемся на Комо.
— Давно пора,— сказала синьора.— Меня уже тошнит от черных сюртуков. Если этот мистер Слоуп еще раз сюда явится, я погибну.
— По-моему, это ты его погубила,— поправила Шарлотта.
— А второго моего черносюртучиого обожателя я собираюсь с самым примерным бескорыстием преподнести другой женщине.
На следующий день Берти, верный своему слову, собрал вещи и уехал с поездом четыре тридцать; в кармане у него было двадцать фунтов, впереди его ждали каменоломни Каррары, и на этом мы с ним прощаемся.
На другой день после отъезда Берти, в двенадцать часов, миссис Болд, также верная своему слову, с трепещущим сердцем робко постучала в дверь дома доктора Стэнхоупа. Ее сразу же провели в малую гостиную, раздвижные двери которой были плотно закрыты, так что Элинор не пришлось раскланиваться с теми, кто сидел в большой гостиной. На лестнице она, к большому своему облегчению, тоже никого не встретила.
— Это очень любезно с вашей стороны, миссис Болд, очень любезно, особенно после того, что произошло,— приветствовала ее синьора с самой милой своей улыбкой.
— Ваше письмо было написано так, что я не могла не прийти.
— Да, конечно. Я старалась заставить вас повидаться со мной.
— Ну что же, синьора, я здесь.
— Как вы холодны со мной! Но мне остается только смириться. Я знаю, вы считаете, что у вас есть основания сердиться на всех нас. Бедный Берти! Если бы вы знали все, вы не сердились бы на него.
— Я не сержусь на вашего брата, нисколько не сержусь. Но, надеюсь, вы позвали меня не для того, чтобы говорить о нем?
— Если вы сердитесь на Шарлотту, это еще хуже, потому что во всем Барчестере у вас нет более верного друга. Но позвала я вас действительно не для того, чтобы говорить о них. Пожалуйста, миссис Болд, пододвиньте свой стул поближе ко мне, чтобы я могла вас видеть. Так нелепо, что вы сидите далеко.
Элинор послушно пододвинула свой стул к кушетке.
— А теперь, миссис Болд, я скажу вам то, что вы, возможно, сочтете большой вольностью, но я убеждена, что поступаю правильно.
На это миссис Болд ничего не ответила и только почувствовала большое желание задрожать. Она знала, что синьора не поклонница приличий, и то, что представлялось ей всего лишь вольностью, миссис Болд могло показаться чем-то вопиющим.
— Вы ведь знакомы с мистером Эйрбином?