– Не думай об этом, Кэм, – сказала Мойра. Она тоже обвела взглядом подвал и отметила, что, кроме них, там никого не оставалось -ни людей, ни летучих мышей. – Пошли. По-моему, лучше всего будет выбраться через входную дверь.

– Да, – согласился Пирсон, – но только если сию минуту.

Он бросил последний взгляд на Дьюка, лежавшего на полу с застывшим на лице выражением боли и удивления. Жаль, что нет времени закрыть Дьюку глаза, но это действительно так.

– Идем, – сказал он, и они осторожно двинулись вперед.

К тому времени, как они достигли двери, ведущей на террасу – и оттуда на Кембридж-авеню, автоматная стрельба в задней части дома начала стихать. «Сколько погибло?» – размышлял Пирсон, и ответ, который сразу приходил в голову: «Все» – был ужасен, но неопровержим. Может быть, еще одному-двоим удалось выскользнуть, но больше – точно никому. Это была превосходная западня, аккуратно и ловко расставленная для них, пока Робби Дельрей толок воду в ступе, тянул время, поглядывая на часы… Видимо, ожидая какого-то сигнала, который Пирсон предвосхитил.

«Пробудись я чуть раньше, Дьюк был бы сейчас жив», – горестно думал он. Может, и так, но если бы да кабы, то во рту росли б грибы. Сейчас не время для самообвинений.

Один полицейский-летучая мышь остался на часах на террасе, но он смотрел в сторону улицы, возможно, ожидая нежелательного вмешательства. Пирсон наклонился к нему через открытую дверь и спросил:

«Эй ты, грязная толстомясая задница, закурить не найдется?»

Летучая мышь обернулась. Пирсон снес ей голову с плеч.

Глава 4

Чуть позже часа ночи три человека – двое мужчин и женщина в рваных колготках и грязной красной юбке – бежали рядом с товарным составом, уходившим с одной из горок на Южной станции. Мужчина помоложе легко запрыгнул в открытую дыру пустого товарного вагона, развернулся и протянул руку женщине.

Она споткнулась и закричала – у нее сломался каблук. Пирсон подхватил ее за талию (он уловил еле различимый аромат дезодоранта «Джордже» на фоне более поздних запахов пота и страха), пробежал немного рядом с ней и крикнул, чтобы она прыгала. Когда она оттолкнулась, он подхватил ее за бедра и бросил прямо в протянутые руки Камерона Стивенса. Она ухватилась за них, и Пирсон наподдал ей еще, и она влетела в вагон.

Занятый подсаживанием, Пирсон отстал и только теперь увидел, как приближается бетонный забор, отмечавший границу грузового двора. Товарняк проскальзывал через проем в стене, но для него и Пирсона сразу в этом проеме места не было: если он не заскочит в вагон как можно скорее, то останется на станции.

Кэм выглянул в открытую дверь вагона, увидел приближающийся забор и снова протянул руки.

– Прыгайте! – крикнул он. – Вы же можете!

Пирсон не мог – во всяком случае, в прежней жизни, когда выкуривал две пачки в день. Теперь, однако, у него было чуть побольше силы и в ногах, и в легких. Он бежал по опасно усыпанному мусором слою шлака вдоль путей, выставив руки вперед, растопырив пальцы, чтобы нащупать руки, готовые подхватить его прежде, чем покажется забор. Уже можно было различить жесткие переплетения колючей проволоки, торчавшие из бетона.

В этот момент у него в мозгу словно широко раскрылись глаза, и он увидел жену, сидящую в кресле в гостиной, с красными глазами и опухшим от рыданий лицом. Увидел ее, объясняющую двоим полицейским, что он пропал. Даже увидел стопку книжек-раскрасок Дженни на маленьком столике рядом с креслом. Действительно ли так происходит? Да, полагал он, может, с незначительными расхождениями в деталях. А Лизабет, которая в своей жизни не выкурила ни одной сигареты, не различает черных бусинок и острых клыков у молодых полицейских, сидящих напротив нее на кушетке, не видит ни липких бородавок, ни черных, пульсирующих линий на их голых черепах.

И не увидит. И не различит.

«Боже, благослови ее слепоту, – подумал Пирсон. – Да пребудет она вовеки».

Он споткнулся рядом с темным страшилищем – товарным составом, направляющимся на запад – в сторону оранжевого снопа искр, который высекло медленно вращающееся стальное колесо.

– Бегите! – закричала Мойра и высунулась в дверь вагона, протянув руки. – Пожалуйста, Брэндон, еще чуть-чуть!

– Поторопись, дурачок! – заорал Кэм. – Что, не видишь этот чертов забор?

«Не могу, – думал Пирсон. – Не могу поторопиться, не могу поберечься забора, ничего не могу. Хочу только спать. Лечь и уснуть». Потом он подумал о Дьюке, и это прибавило ему немного скорости в беге. Дьюк был еще молод и не понимал, что иногда люди теряют мужество и предают, иногда даже те, из кого ты сотворяешь себе кумиров, способны на это, но ему хватило зрелости, чтобы схватить Брэнда Пирсона за руку и тем самым спасти ему жизнь. Дьюк не захотел бы, чтобы он остался на этой дурацкой станции.

Он смог совершить последний рывок навстречу их протянутым рукам, краем глаза заметил, как забор проскальзывает мимо него, и сжал пальцы Кэма. Он прыгнул, почувствовал, как рука Мойры крепко хватает его под мышкой, и заполз внутрь, втянув правую ногу в вагон за долю секунды до того, как забор оторвал бы ее с туфлей и со всем прочим.

– Все на борту, детское приключение начинается, – прохрипел он, -с иллюстрациями Н.С. Уайета!

– Что? – переспросила Мойра. – Что вы сказали?

Он обернулся, взглянул на них сквозь спутавшиеся волосы, оперся на локти и запыхтел:

– Ничего. У кого есть сигарета? Помираю.

Они остолбенело поглядели на него, переглянулись, и оба, как по команде, разразились диким хохотом. Пирсон догадался: это значит, что они любят друг друга.

Пока они катались по полу вагона, хватаясь друг за друга и заливаясь смехом, Пирсон присел и начал медленно рыться во внутренних карманах своего грязного, изорванного пиджака.

– Ага, – произнес он, когда во втором кармане рука нащупала знакомую форму. Он извлек мятую пачку и потряс ею: – За победу!

Товарный вагон мчался по Массачусетсу на запад; в открытой двери тускло светились три красных огонька. Неделю спустя они оказались в Омахе. Около десяти утра они уже слонялись по центральным улицам и присматривались к людям, выходившим во время кофейных перерывов из помещений даже под проливной дождь. Они отыскивали Людей десятого часа, охотились за членами Пропавшего колена, того, что пошло за верблюдом, нарисованным на пачке.

К ноябрю их было уже двадцать, и они проводили собрания в подсобке заброшенного москательного магазина в Ла-Висте.