— Неплохо устроились, — не выдержав, заметил Никита.
— Ничего особенного, поверьте, — ответила Джанго. — Подождите, сейчас я открою ворота…
Но прежде, чем открыть ворота, она несколько довольно томительных минут провела с псом, который появился невесть откуда и теперь в нетерпении бросался на железные столбики ворот. Никите хорошо была видна встреча: оставив столбики, пес переключился на Джанго, он едва не сбил девушку с ног, он норовил положить лапы ей на плечи, лизнуть в нос, он прыгал как щенок, закусанный надоедливыми слепнями.
— Рико… Малыш… Ну, пожалуйста, — смеясь, отбивалась Джанго.
Ничего себе малыш! Встреча с таким малышом не сулит ничего хорошего. Такому малышу только в фильмах ужасов сниматься — с мордой, перепачканной кровью и остатками сожранной селезенки. Такого малыша и любить опасно — того и гляди раздавит, кадык вырвет ненароком…
Успокоив пса, Джанго наконец-то открыла ворота. Она открыла ворота, хотя могла попросить Никиту припарковаться и выгрузить ящики на улице. И это было приглашение.
Это было приглашение, вот только неизвестно, что последует за этим приглашением…
Никита въехал во двор, замощенный ровной, по-летнему теплой плиткой. Никаких особых изысков в окружающем ландшафте не было, никаких клумб с меланхоличными кокетливыми цветами. Большую часть занимали заросли можжевельника, растущего, казалось, прямо из плитки. Тут же, во дворе, под навесом, стояла машина.
Вполне приличная машина, куда приличнее, чем его собственная потрепанная «девятка». Хотя слово «приличная» ей не совсем подходило. Скорее, она была экзотичной, киношной — пусть и заметно моложе киношной, чем его нежные, черно-белые воспоминания, но все равно — киношной.
Открытый «Форд» с надраенными до блеска хромированными частями и аккуратным, чисто вылизанным капотом. Из своих, пристыженно-стандартных «Жигулей» Никита вылез не сразу. Пес не дал ему вылезти сразу: он приблизился к «девятке», тихонько зарычал и уставился на Никиту блеклыми, пергаментно-желтыми глазами.
Выдержать этот взгляд не представлялось никакой возможности, и Никита отвел глаза.
— Выходите, — бросила Джанго.
— Вы издеваетесь.. А собака?
— Выходите, он вас не тронет. — Она положила руку псу на загривок, и он перестал рычать Нехотя, но все же перестал.
— Не бойтесь, — издевательски подбодрила его Джанго. — Рико — хороший мальчик. Дурных поступков он не совершает.
Н-да… Дурных, может, и не совершает, а вот очень дурных, отдающих вырванными из анатомического контекста кусками человечинки… Такой сожрет и не поморщится.
Вздохнув, Никита вылез из-за руля. А пес, выпроставшись из-под хозяйской руки, медленно подошел к нему и принялся обнюхивать джинсы.
— Свои, Рико, свои… — успокоила его девушка. — Это Никита.
— Вот и познакомились, — вяло сострил Никита. — Ваша машина?
— Моя. Только ездить я не люблю.
— Хорошая тачка…
— Наверное. Не знаю…
— И кто же на ней ездит?
— Никто.
Отлепившись от машины, Никита перевел взгляд на дом. Ничего особенного, два этажа, обложенные мрачноватым, темно-коричневым сайдингом; окна в голландском стиле, чуть более высокие и чуть более узкие, чем обычно, никаких штор, никаких жалюзи. Низкое пологое крыльцо, приоткрытая дверь.
Интересно, распахнет ли перед ним Джанго эту дверь? Или все ограничится вытаскиванием ящиков из багажника, под присмотром Рико?
Она распахнула.
Но сначала до Никиты донесся коротенький саксофонный пассаж, идущий из глубины дома. Это был довольно искусный пассаж, легкая, как морской бриз, и такая же рассеянная импровизация. Чтобы так — легко и рассеянно — бросить пальцы на саксофон, нужно быть большим мастером.
Пассаж повторился, оброс новыми подробностями, и Никита наконец-то узнал его. Хотя звучал он чуть иначе, чем на старых, потрескивающих пластинках его отца, всю жизнь проболевшего джазом. И, кажется, умершего именно от этой неизлечимой, экзотической, непонятно каким образом въевшейся в русскую кожу болезни.
— Джек Тигарден, — медленно произнес Никита. — Хорошая вещь.
Джанго бросила на него быстрый взгляд. Быстрый и совершенно новый. До этого в их подобии отношений царила снисходительная необязательность, и Никита, несмотря на все усилия, так и оставался для нее личным шофером Корабельникoffa, не мытьем, так катаньем сумевшим навязать свои мелкие и такие же необязательные услуги.
Теперь во взгляде Джанго сквозил неподдельный интерес.
— Джек Тигарден, точно. — Она остановилась, будто ждала продолжения. Она, казалось, испытывала Никиту: не на знание давно забытых и никому не нужных джазовых композиций. На что-то другое.
— «Старое кресло-качалка меня достало», — выпалил Никита.
В десятку. В яблочко.
— Точно. — Джанго от души рассмеялась. Уважительно рассмеялась. — В десятку. В яблочко. Вы любите джаз?
— Люблю. — Теперь уж Никита своего не упустит. — А вы?
— А я люблю человека, который любит джаз. Черт. Черт, черт!.. Надо же, дерьмо какое, лихо она его обломила, Никита даже губу раскатать не успел, даже помечтать не успел — о том, чтобы эту губу раскатать…
И из подоб??ого облома следует только один вывод: Джанго живет не одна. Эта мысль неожиданно заставила Никиту погрустнеть. А чего он хотел, в самом деле? Глупо думать, что такая девушка, как Джанго, проводит все свое время с собаками. А вот собаки, приправленные Джеком Тигарденом, это уже кое-что, это идет открытому «форду», стоящему под навесом.
Интересно, кому досталась эта девчонка?
Наверняка парню, который пресному Никите сто очков вперед даст. Небритому богемному ленивцу с красивыми руками. Без красивых рук рядом с саксофоном делать нечего, а Никита давно заметил, что женщинам нравятся хорошей лепки пальцы. Вот и Джанго не исключение, даром, что обращается с собаками как с агнцами, как с морскими свинками, как с безобидными кроликами.
— Идемте в дом, — сказала Джанго. — Идемте, я вас познакомлю с Даней… Стало быть, его зовут Даня. Тухляк. Ловить нечего.
— Может, не стоит?
— Да бросьте вы! Он — отличный парень.
Кто бы сомневался. Конечно, отличный. И знает множество вещей, а не только «Кресло-качалку…» А и «Королеву жимолости», и «Держи пять», и «Без свинга это и гроша ломаного не стоит» и даже… о-о черт… «Добудь мне, папочка, порцию героинчика»…
— Ну, не знаю… Может, ящики выгрузим? Для начала?..
— Успеем… И Даня вам поможет…На помощь Дани рассчитывать вряд ли придется: Никита понял это сразу, как только увидел его зализанную темную башку и капризно изогнувшиеся брови. Даня сидел в просторной квадратной кухне, в кресле-качалке (привет Джеку Тигардену) и поглаживал руками саксофон. На вид ему было лет двадцать пять, и его можно было бы даже назвать красивым. Да что там, без всяких «даже». Это была острая южная красота, мужественная и праздная одновременно. С такой красотой можно всю жизнь ничего не делать, а если и делать что-то, так это ставки на бегах. И можно даже проиграться до последней нитки — всегда найдется женщина, которая вытащит тебя из грязи и долгов и облачит в гавайскую рубашку, которую так сладко срывать на пороге спальни, да так, чтобы пуговицы отскакивали.