А надобно сказать, что Эйстейн был скальдом весьма знаменитым. И чего только про него не рассказывали! Будто бы случилось ему раз надерзить одному конунгу, и тот велел схватить его и посадить в оковы. И не видать бы больше слагателю песен прекрасного белого света, не додумайся он сложить для конунга величальную и тем выкупить свою голову.
Ещё говорили, будто он, Эйстейн, выйдя тогда за ограду конунгова двора, разыскал где-то лошадиный череп, надел его на ореховый шест и не сходя с места сказал про обидчика самое что ни на есть хулительное стихотворениенид! И такова оказалась сила того нида, что конунг немедленно разболелся и слёг, а потом вовсе отправился в мёртвое царство, в гости к владычице Хель!..
У Нидуда скальд жил в величайшей чести, ибо искусство слагать стихи по праву ценилось повелителем ньяров едва ли не выше умения владеть оружием и водить в море корабль. Скальд приехал к нему вместе со своим другом, тоже не чуждым этого дара; и когда близнецы вернулись домой, эти двое как раз произносили для Нидуда конунга только что сложенную песнь. Говорил то один, то другой, два голоса то соглашались друг с другом, то спорили – и так замысловато сплеталось хитрое кружево фраз, что слушатели придерживали дыхание в груди…
Братья потихоньку проскользнули на свои места. Когда скальды кончили и вернулись к столу, поправляя на запястьях по новенькому браслету, Нидуд обратился к сыновьям. Он сказал:
– Я хочу знать, где вы были весь день? И почему у вас такой вид, будто вы с кем-то схватились и не смогли победить?
Он обращался к обоим, но смотрел только на Хлёда. Хлёд был старшим; это давало ему многие преимущества, но и отвечать приходилось чаще всего одному за двоих.
Мельком посмотрел он на Эскхере и ответил так:
– Были мы здесь неподалёку, на берегу. А злы мы оттого, что потеряли свои мечи.
Нидуд нахмурился.
– Странные речи! Как же это вы их потеряли? Да ещё оба враз!
Хлёд сказал:
– Мы их сломали. А обломки выбросили в воду. Нидуд не смог скрыть удивления.
– Я и то затруднился бы сломать эти мечи, не говоря уж о вас! Или вы за одну ночь превратились в могучих бойцов, или здесь кроется что-то тёмное. Это должна быть занятная история, и я хочу послушать её!
Хлёду сделалось заметно не по себе, но заговорил он сразу и не размышляя:
– Мы пришли на берег и увидели там тюленя, выбравшегося на припай. Он показался нам странным, потому что у него были глаза как у человека. Мы пугнули его, но он не побежал. Тогда мы поняли, что это был колдун, и я напал на него справа, а Эскхере – слева. Однако шкура у него оказалась твёрже любого железа, и об неё-то сломались наши мечи. И мы выбросили осколки, потому что на них могло остаться какое-нибудь колдовство и это принесло бы несчастье.
– А что же тюлень? – весело поблёскивая глазами, спросил Эйстейн скальд.
– Тюлень, – сказал Хлёд, – ушёл обратно в воду.
Рассказ сына конунга был выслушан во внимательной тишине. В его правдивости усомнился разве что Эйстейн, но скальд промолчал. А вот Сакси, который по просьбе сестры уселся в этот раз между нею и Рандвером, – Сакси вдруг громко прыснул и, спохватившись, зажал себе рот ладонью. Все посмотрели на него. Сакси поёрзал на лавке и объяснил:
– Я представил, как это они дрались с тюленем…
Но при этом он толкнул Бёдвильд остреньким локтем, и она поняла, что ей он готов был рассказать кое-что ещё. Так оно и вышло. Оставшись с ней один, Сакси сказал:
– Помнишь, ты говорила когда-то, что великим героям неведома ложь? Ну так вот, если ты была права, то героями им не бывать, а великими и подавно. Они ездили на остров!
– Как ездили? – ахнула Бёдвильд, – Да не путаешь ли ты, братец?..
Сакси ответил:
– Я слышал, как они шептались, прежде чем войти. Они ссорились, а это у них нечасто бывает! И Хлёд говорил – это ты виноват, ты первый придумал поехать! А Эскхере – нет, ты!.. Мы с Готтормом никогда…
Бёдвильд сказала:
– Можно ли попросить тебя, Сакси? Если кто-нибудь станет спрашивать, где я, скажи, что я отправилась вверх по фиорду на твоей лодке…
Сакси ответил:
– Ты бы больше обрадовала меня, если бы позвала с собой. Я ведь знаю, куда ты собралась!
Бёдвильд сказала:
– Я бы позвала тебя, братец. Но если меня станут искать, кто лучше тебя сделает так, чтобы меня не нашли?
Бёдвильд правила к острову Севарстёд, и ей казалось, что быстро бежавшая лодка еле ползла. Что произошло там, на вершине чёрной скалы? Жив ли он ещё… её кузнец…
Она не повернула бы руля, даже если бы заметила погоню. Посмотреть на Волюнда. Хоть издали. Хоть одним глазком. Увидеть, что он цел. А там не всё ли равно!
Солнце весело светило с ясного неба, и пальцы рук мгновенно коченели, стоило опустить их в воду. Море у здешних берегов не подчинялось никакому морозу, и только там, где выплескивались волны, пена застывала белыми кружевами…
Тропинка наверх сильно обледенела и стала опасной. Лишь достигнув того места, откуда уже можно было видеть лачугу, Бёдвильд отважилась поднять голову и посмотреть, прикрыв ладонью глаза.
Волюнд стоял прямо перед нею, в нескольких шагах! Стоял без цепей. В распахнутой безрукавке. И подставлял себя солнечным лучам. Должно быть, он издали заметил Бёдвильд и её лодку.
Он смотрел на неё. И улыбался.
Он заговорил первым. Он сказал:
– Здравствуй, Бёдвильд. А я тебя ждал…
Она ответила:
– И ты здравствуй, Волюнд.
И подошла к нему, чтобы спросить:
– Тебя освободили от оков?..
Волюнд улыбнулся:
– Я нашёл в хижине гвоздь. Когда приехал твой отец и велел мне ковать, я заодно сделал себе ключ. Это было нетрудно.
– А если тебя застанут?
Он пожал плечами и ничего не ответил, и лишь глаза снова сделались беспощадными… страшными. Но только на миг.
Он сказал:
– Вчера приезжали твои братья… Я вышел к ним, думая, что это приехала ты.
Бёдвильд вскинула на него глаза, и он усмехнулся:
– Они больше похожи на конунга, чем ты или Сакси. Такие же волки.
Они вошли в домик. Волюнд оставил дверь распахнутой, чтобы внутрь проникал солнечный свет. И Бёдвильд подумала, что он, наверное, давно уже выковал свой ключ. Он держался на ногах увереннее, чем в её первый приезд. Только ходил по-прежнему медленно, очень медленно, и опирался о камни…
Бёдвильд спросила его: