«Ар! Ар!» Мгави вовремя зачерпнул из озера своей «ньямы» и поставил астральный щит, так что дротик отскочил прочь и стремительным бумерангом вернулся к метнувшему. Одному из четверых желтолицых и узкоглазых, чего-то дожидавшихся на платформе напротив. Кто сказал тебе, недопечённая глина, будто Буйвол безропотно даст себя заколоть?.. Невидимый дротик с мерзким чмоканьем вошёл своему хозяину в грудь — на всю длину зазубренного неизвлекаемого наконечника.
«Ар! Ар!» Мгави заставил свой щит расплыться густым туманом и под его прикрытием понёсся прочь. Вдоль по перрону, вниз по ступенькам, через привокзальную площадь…
На его пути призывно подмигивал огоньками круглосуточный магазин. Он, похоже, был популярен в народе — дверь хлопала то и дело. Пассажиры, ждавшие электричку, подходили пешком, жители Волхова подъезжали на велосипедах. Мгави предпочёл бы автомобиль или мотоцикл, но привередничать было некогда. Мгави легко вышиб волховчанина из седла, мигом вскочил сам и надавил на педали…
И, уже отъехав, оглянулся на преследователей, злобных, запыхавшихся, только-только выбегавших на площадь.
Счёт пока что был один-ноль в его пользу.
Велосипед был старенький «Спорт», передачи на нём переключались ублюдочными рычажками, требовавшими каждый раз подкручивания барашков, однако устаревшая конструкция была на удивление хорошо смазана и проворно неслась по асфальту. Освоившись, Мгави поднажал, выбрался на шоссе и покатил к северу — туда, где через мост на другую сторону Волхова тянулась трасса, позволявшая добраться по крайней мере до Тихвина.
Перво-наперво ему требовалось оторваться от погони. Потом можно будет сориентироваться — и действовать наверняка. Как угодно — подлостью, хитростыо, увёртливостью, коварством. Кто забывает, что война есть путь обмана, тот обречён. Открытый бой сейчас ни к чему. Чёрный Буйвол слишком умён, чтобы всякий раз бешено кидаться на врагов. Обойти по кривой тропе и взять на рога, затоптать копытами, внезапно вырвавшись из тростников, — вот это да…
Спустя некоторое время неестественно светлую северную ночь за спиной Мгави прорезал надрывный рёв мотоцикла. Это приближался древний «Чезет», нёсший на себе сразу трёх седоков. Мгави пустил в ход «второе зрение» и увидел своих желтокожих преследователей. Вернее, их тотемные сути. Первый оказался Шакалом, второй происходил от Гориллы… Третий, примостившийся на багажнике, был самым опасным — в его душе обитала Чёрная Гадюка. [136] Умный Буйвол отнюдь не собирался подставлять ему для укуса свои благородные ноги.
«Ар. — Мгави съехал на обочину, сконцентрировался и опять глотнул из озера своей „ньямы“. — Ар-р-р…»
В сознании его явственно, объёмно, во всех деталях возникла огромная чашка с жиром. Густым, кипящим жиром, тщательно вытопленным из исполинской человеческой почки… Вот невидимая рука резко наклонила чашку, содержимое выплеснулось на асфальт и растеклось, на глазах превращаясь в смертельный каток…
Вылетевший из-за поворота «Чезет», страшно заревев, кувырнулся на бок, сбросил седоков и заскользил по дороге, вращаясь и высекая искры. Гадюке не повезло, его голова встретилась с асфальтом и не выдержала удара. Тело ещё судорожно дёргалось, но Мгави уже понимал, что счёт опять изменился. Увы, их по-прежнему оставалось двое на одного. Шакал с Гориллой отделались ушибами и содранной кожей и уже поднялись на ноги. Один держал нож, другой — металлический, слона убить можно, блестящий хлыст. Мгави вполне представлял себе, какие это были бойцы.
«Эй-е…» Мгави хотел рвануть за кювет, но вовремя разглядел, как в лесу блестела вода. Зато впереди, у обочины шоссе, замаячила «площадка отдыха».
Правду сказать, российская ипостась этой самой площадки имела такое же отношение к привычным Мгави реалиям, как сама эта дорога — к какому-нибудь германскому автобану. Ни машин, ни мангалов, ни круглосуточной автомойки, ни походных биотуалетов, ни ресторана или хотя бы вагончика с гамбургерами и пиццей… Лужи, грязь, два переполненных бачка да ржавые останки сгоревших «Жигулей».
Однако и здесь теплилась жизнь.
На импровизированной скамеечке сидели двое весьма потасканных местных. Они жгли костёр, закусывали какой-то едой, разложенной на мятой газетке, и чинно вели разговор — неспешный и задушевный. Естественно, по очереди прикладываясь к бутылке. Пластиковой, необъятной, ядовито-оранжевой…
Мгави зафиксировал их для себя как полностью безобидных и на время забыл об их существовании.
Быстро нагнувшись, он поднял кирпич, выдернул из бачка какую-то железяку и, укрывшись за скелетом автомобиля, обратился в слух. Когда же вражеский топот приблизился вплотную — более не медля, по-буйволиному бешено ринулся в атаку. Вот так мы, склоняя рога, вылетаем из тростников! Миг, и кирпич расплющил морду Шакалу.
— Ар-р-р… — Мгави метнулся было к Горилле, но тот оказался достоин своего тотемного знака. Он с лёгкостью уклонился от железяки, кнут грозно свистнул в ударе… Хвала всем Богам и особенно Барону Субботе, что вскользь. Попал бы точнее, и не выдержали бы даже сросшиеся панцирные рога.
— Ар! — Мгави поймал нужный ритм, и всё лишнее в этом мире для него исчезло. Время, пространство, чувства, добро и зло — прочь, прочь! Остался только Чёрный Буйвол, идущий в сокрушительную атаку.
Раз! И он достал супостата копытом. Два — взял Гориллу на рога. Три — швырнул наземь, точно смятую тряпку, и растоптал.
Это было даже не боевое искусство гудаби. Это была первобытная, необузданная стихия.
Смотреть на то, что осталось, впоследствии было страшно даже многое повидавшим милиционерам…
Чёрный Буйвол медленно вернулся к обычному человеческому восприятию и вдруг почувствовал, насколько устал. Так бывает всегда, когда воин без остатка выплеснет себя в битве — и победит, ибо по-другому нельзя.
Хотелось лечь и уснуть…
— Эй, паря, — услышал он вдруг. — Выпить хочешь? Давай вали к нам.
Один из двоих россиян, так и не поднявшихся со скамеечки, приветливо махал Мгави рукой. Его приятель крепко прижимал к груди заветную оранжевую бутыль. Только что завершённый бой был стремительным и быстротечным; успели ли эти люди вообще хоть что-то понять?
«Выпить», — повторил про себя Мгави. Встрепенулся и, не задумываясь, махнул в ответ:
— О, конечно же хочу. Валю немедленно.
Мамба, чёрная дура-корова, перед поездкой в Россию наговорила ему вполне достаточно чепухи, но в одном она была несомненно права: никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах ни один русский не станет отказываться от водки. Это аксиома, данность, закон, настолько глубинный, что его невозможно нарушить.