И звук мог раздаться только на нашей ферме.
Бен сразу меня отталкивает. Хотя он ничего не говорит, в его Шуме бьется одно слово Киллиан!
— Я пойду с тобой! — выпаливаю я. — Помогу вам драться.
— Нет! — кричит в ответ Бен. — Ты должен бежать. Пообещай мне, что убежишь. Пройдешь через болото и убежишь.
Секунду или две я молчу.
— Обещай, — повторяет Бен, теперь уже повелительно.
— Обещай! — лает Манчи, и даже в его голосе слышится страх.
— Обещаю, — наконец выдавливаю я.
Бен убирает руку за спину и что-то достает: дергает из стороны в сторону, пока оно не отстегивается совсем, и передает мне. Это его охотничий нож, большой, складной, с костяной рукоятью и зазубренным клинком — такой что угодно прорежет. Именно такой я мечтал получить на свой главный день рождения. Бен дает мне его прямо с ремнем, такшто теперь я могу носить его сам.
— Возьми. На болоте пригодится.
— Я еще никогда не дрался со спэком, Бен.
Но он не убирает нож — приходится взять.
С фермы опять долетает БАХ! Бен оборачивается на звук, потом снова смотрит на меня.
— Живо. Спустись вдоль реки к болоту и пройди его насквозь. Беги как можно быстрее и лучше не оглядывайся, Тодд Хьюитт. — Бен берет меня за руку и крепко сжимает. — Я найду тебя, если смогу. Клянусь, — говорит он. — Но ты не останавливайся, Тодд. Помни, что обещал.
Вот и все. Это наше прощание. Прощание, о котором севодня утром я даже не догадывался.
— Бен…
— Вперед! — кричит он и убегает прочь, оглянувшись всего один раз, — назад к тому, что творится сейчас на краю нашего света.
— Вперед, Манчи, — говорю я и разворачиваюсь в сторону болота, хотя мне всей душой хочется броситься следом за Беном. Он побежал в другую сторону, чтобы сбить с толку преследователей.
На миг я останавливаюсь: из дома доносится несколько взрывов потише. Я вспоминаю про винтовку, которую Киллиан отобрал у Прентисса-младшего, и про винтовки мэра Прентисса и его людей, спрятанные в городе. Десятки ружей против одного украденного и нескольких наших… долго Киллиан не продержится. Но что это были за взрывы? Тут меня осеняет: Киллиан и взорвал генераторы, чтобы сбить с толку врагов, растревожить Шум города и спрятать мой шепоток во всеобщем гвалте.
Все ради меня.
— Вперед, Манчи, — повторяю я, и мы бежим к реке, а потом сворачиваем направо и спускаемся по берегу с холма, держась подальше от зарослей у самой кромки воды.
Зарослей, в которых живут кроки.
Я вынимаю нож и крепко стискиваю рукоять.
— Что так, Тодд? — без конца лает Манчи (это у него заместо «Что происходит?»).
— Не знаю, Манчи. Заткнись и не мешай мне думать.
Рюкзак на бегу бьет меня по спине, но мы не сбавляем шага: продираемся через высокую траву и перепрыгиваем через упавшие деревья.
Я вернусь. Да, я непременно вернусь. Мне сказали, на болоте я сам пойму, что делать: вот я и разобрался. Сперва убью спэка, если смогу, а потом вернусь на ферму и помогу Бену с Киллианом, и мы вместе сбежим в то место, о котором говорил Бен.
Да, так и поступлю.
— Обещал, Тодд, — говорит Манчи. У него испуганный голос: заросли все ближе и ближе.
— Заткнись. Я пообещал, что не буду останавливаться, но для этого мне сперва надо вернуться.
— Тодд? Тодд? — повторяет Манчи. А мне все равно.
На ферме нас теперь не слышно. Прежде чем превратиться в болото, река немного изгибается на восток, уводя нас еще дальше от города, и уже через минуту мы не слышим ничего, кроме собственного Шума и рева реки, который скрывает Шум охотящихся кроков. Бен называет это «эвалюцыей», но почему-то не велит думать о ней рядом с Аароном.
Я тяжело дышу и Манчи тоже задыхается, как бутто вот-вот отдаст концы. Сонце потихоньку начинает садиться, но вокруг все еще светло, как днем: на таком свету не спрячешься. Местность вокруг становится ровнее, и мы подходим ближе к реке, которая уже начала превращаться в болото. Ноги вязнут, идти очень тяжело. Да и зарослей вокруг намного больше. Ничего не поделаешь.
— Слушай кроков, — говорю я Манчи. — Слушай внимательно.
Вода здесь не так грохочет, и если немного сбавить свой Шум и хорошенько прислушаться, можно услышать этих тварей. Земля становится еще мокрей. Мы месим грязь и едва тащимся. Я сжимаю нож крепче и держу его перед собой.
— Тодд? — говорит Манчи.
— Ты их слышишь? — шепотом спрашиваю я, стараясь, смотреть под ноги, приглядывать за зарослями у воды и за Манчи одновременно.
— Кроки, Тодд, — говорит он как можно тише.
Я останавливаюсь и прислушиваюсь.
Да, они там, их много, я слышу их мысли. Мясо, думают они.
Мясо, и пир, и зубы.
— Вот черт! — говорю я.
— Кроки! — повторяет Манчи.
— Идем.
Мы продолжаем путь, хотя земля вовсю хлюпает, и ноги теперь проваливаются в грязь при каждом шаге, а из ямок выступает вода, и пройти дальше можно только через заросли. Я начинаю размахивать ножом из стороны в сторону, пытаясь резануть по каждому кусту на пути.
Я смотрю вперед и вижу, куда надо идти: вперед и направо. Мы прошли мимо города, здесь от школы начинаются дикие поля, переходящие в болото. Если перебраться через эту топь, мы будем в безопасности: на одной из тропинок, что ведут в глубь болота.
Неужели я был там только севодня утром?
— Поторопись, Манчи, — говорю я. — Мы почти дошли.
Мясо, и пир, и зубы… И клянусь, Шум приближается.
— Живо!
Мясо.
— Тодд?
Я прорезаю кусты, вытаскиваю ногу из грязи и… Мясо, и пир, и зубы.
А потом: Ну-ка, песик…
Все, нам конец.
— Беги! — ору я.
И мы бежим, Манчи испуганно скулит и припускает вперед меня. Я вижу как прямо под его ногами из кустов вырастает крок. Он прыгает на Манчи, а тот со страху прыгает еще выше, выше, чем может, и зубы крока щелкают в пустом воздухе, а сам он с плеском падает в грязь рядом со мной, взбешенный и растерянный. В его Шуме раздается Ну-ка, мальчик и он прыгает на меня и я даже не думаю, а просто поворачиваюсь и тычу рукой в воздух и крок падает на меня, пасть у него открыта когти выпущены и я сейчас умру, но я выбираюсь из грязи на сухой клочок земли, а он на задних лапах бросается за мной и только через минуту я понимаю что никуда он не бросается, что крок умер, что мой новый нож торчит у него из головы и тварь дергается лишь потомушто я трясу ножом. Я вытаскиваю нож, и крок падает на землю, и я тоже падаю — от радости, что не умер.