Тем временем я приплыву к его лагерю по реке и, пока Аарона нет на месте, спасу Виолу. Заодно заберу и Манчи, который должен благополучно убежать (просто беги, Манчи).
Ну да, вот такой план.
Знаю.
Знаю, но если он не сработает, тогда мне придется убить Аарона.
И если до этого дойдет, уже неважно, кем я стану и что подумает Виола.
Неважно.
Это необходимо сделать, и я это сделаю.
Я вытаскиваю нож из ножен.
Местами на нем до сих пор видны пятна засохшей крови — моей и спэкской, клинок ярко блестит и мерцает на сонце, мерцает и блестит. Самый кончик немного приподнят, точно безобразный большой палец, зазубрины похожи на скрежещущие клыки, а лезвие пульсирует, как полная крови вена.
Мой нож живой.
Пока я держу его в руке, пока пользуюсь им, нож живет, чтобы забирать чужие жизни. Ему нужен хозяин, я должен позволить ему убивать, и он жаждет, всей душой жаждет резать, вспарывать и кромсать, но этого должен хотеть и я, наши с ним воли должны объединиться.
Ему нужно мое позволение. Я в ответе за его действия.
Но с ним мне проще решиться.
Если дойдет до убийства, неужели я снова потерплю неудачу?
— Нет, — шепчет нож.
— Да, — шепчет ветер.
Капля пота с моего лба разбивается о лезвие, и нож вдруг становится самым обыкновенным ножом, полезным инструментом и куском блестящей стали.
Обычный нож, и только.
Я кладу его на дно лодки.
Меня опять трясет. Я выкашливаю новую порцию слизи. Поднимаю глаза и осматриваюсь, не обращая внимания на зыбкость мира и подставляя тело прохладному ветру. Река начинает поворачивать, и я вместе с ней.
Совсем скоро. Другого выхода нет.
Я поднимаю голову и вглядываюсь в деревья по левому берегу.
Зубы стучат.
Дыма пока не видно.
Ну давай же, малыш, пора!
Дыма нет.
Дыма нет.
Поворот становится круче.
Давай, Манчи!
Дыма нет.
Тук-тук-тук — стучат мои зубы. Я обхватываю себя руками…
Дым!
Первые крошечные клубы поднимаются над деревьями чуть ниже по реке, похожие на комочки ваты.
Хороший пес, думаю я, стискивая зубы. Хороший пес.
Лодка плывет почти по центру реки, такшто я собираю оставшиеся силы и подгребаю ближе к берегу.
Меня так трясет, что я практически висну на весле.
Поворот становится еще круче.
И вот на левом берегу возникает расщепленное молнией дерево.
Значит, я почти на месте.
Аарон прямо за ним.
Время пришло.
Я кашляю, потею, дрожу, но весло из рук не выпускаю. Подгребаю еще ближе к берегу. Если по какой-то причине Виола не может бежать, мне придется выйти на берег и принести ее.
Я стараюсь ни о чем не думать, чтобы мой Шум был пустым, но когда мир смыкается вокруг тебя мерцающими складками, это нелегко. Остается надеяться на силу и громкость ветра и на то, что Манчи…
— Тодд! Тодд! Тодд! — доносится издалека. Мой пес уводит Аарона из лагеря. — Тодд! Тодд! Тодд!
Ветер не дает мне расслышать Шум Аарона, такшто я не знаю, сработал мой план или нет, но я уже подплыл к раздвоенному дереву, и теперь уж ничего не…
— Тодд! Тодд!
Давай, давай…
Проплываю дерево…
Сгибаюсь в три погибели…
— Тодд! Тодд! — Лай удаляется…
Хруст веток…
А потом оглушительное: «ТОДД ХЬЮИТТ!!!» — словно рычит лев.
Лев, который убегает…
— Давай, — шепчу я себе под нос. — Давай, давай, давай…
Стискиваю весло дрожащими руками…
Выплываю из-за поворота и…
Мимо дерева и…
Вижу лагерь и…
Вот она.
Вот она!
Аарона нет, а Виола есть.
Лежит на земле посреди лагеря.
Не шевелится.
Мое сердце уходит в пятки, и я кашляю, уже не замечая этого, и шепчу: «Пожалста пожалста пожалста» — и гребу как оголтелый и подгребаю все ближе ближе к берегу и встаю и спрыгиваю в воду и падаю и хватаюсь за борт лодки — пожалста пожалста пожалста — и снова встаю и затаскиваю лодку на берег и бегу и спотыкаюсь и бегу к Виоле Виоле Виоле…
— Пожалста, — вслух говорю я на бегу. Грудь сдавило, я кашляю. — Пожалста.
Я подбегаю к Виоле. Глаза закрыты, рот чуть приоткрыт. Я прикладываю голову к ее груди, пытаясь отгородиться от собственного Шума и воя ветра и лая и жуткого рыка из леса.
— Пожалста, — шепчу я.
Тук-ТУК.
Она жива.
— Виола! — яростно шепчу я. У меня перед глазами вспыхивают какие-то странные искры, но я не обращаю внимания. — Виола!
Я трясу ее за плечи, потом хватаю подбородок и трясу голову.
— Очнись! — шепчу я. — Очнись, очнись, очнись!
Я не могу ее понести. Меня слишком трясет, я ослаб и еле стою на ногах.
Но если придется, я понесу. Да, черт побери, понесу!
— Тодд! Тодд! Тодд! — доносится из-за деревьев лай Манчи.
— Тодд Хьюитт! — вопит бегущий за ним Аарон.
А потом откудато снизу:
— Тодд?
— Виола? — с трудом выдавливаю я, потомушто горло сдавило и перед глазами все плывет.
Она действительно открыла глаза и смотрит на меня.
— Ты скверно выглядишь, — говорит она сонным голосом. Я замечаю у нее под глазами синяки, и нутро сжимается от гнева.
— Тебе надо встать, — шепчу я.
— Он дал мне снотвор… — говорит Виола, закрывая глаза.
— Виола! — Я снова трясу ее за плечи. — Он возвращается, Виола! Надо бежать!
Лая больше не слышно.
— Бежим, Виола! Бежим!
— Я слишком тяжелая, — говорит она, еле ворочая языком.
— Прошу тебя, Виола… — Я говорю это, едва не плача. — Прошу!
Она вдруг начинает часто моргать.
— Ты пришел меня спасти!
— Да, — выкашливаю я.
— Ты пришел меня спасти, — повторяет она, и ее лицо немножно сморщивается.
И эту секунду из кустов вылетает Манчи, так громко и испуганно твердя мое имя, словно это дело жизни и смерти.