— За последнее время ты прекрасно себя показал, — продолжает мэр, не обращая на мои картинки никакого внимания. — Я знаю, тебе было очень тяжело: ты не знал, что с Виолой и как себя следует вести, чтобы не причинить ей вред. — Его голос гудит у меня в голове, что-то выискивая. — Однако ты много работал. И даже успел благотворно повлиять на Дэвида.
Я ничего не могу с собой поделать: в голове невольно рисуется, как я превращаю Дейви Прентисса в кровавую кашу.
Мэр Прентисс невозмутимо говорит:
— В благодарность я решил сделать тебе два запоздалых подарка ко дню рождения.
Мой Шум радостно взметается.
— Встреча с Виолой?
Он улыбается, словно ожидал такой реакции:
— Нет, но вот что я тебе обещаю: в день, когда ты сможешь искренне мне поверить, Тодд, когда ты в самом деле поймешь, что я хочу только блага этому городу и блага тебе, в этот самый день ты убедишься, что мне в самом деле можно доверять.
Я слышу собственное частое дыхание. Что ж, он почти признался, что с Виолой все в порядке.
— Первый подарок ты заслужил сам, — говорит мэр Прентисс. — Начиная с завтрашнего дня у тебя будет новая работа. По-прежнему с нашими друзьями спэклами, но ответственности у тебя станет намного больше. — Он снова пристально смотрит мне в глаза. — Это очень перспективная работа, Тодд.
— Чтобы в будущем я мог вести за собой людей? — спрашиваю я чуть язвительней, чем ему бы хотелось.
— Вот именно.
— Ну, а второй подарок? — Я все еще надеюсь, что мне позволят увидеться с Виолой.
— Второй мой подарок, Тодд, заключается вот в чем: лекарство у тебя под носом, только руку протяни, — он показывает на ящики, — но ты не получишь ни одной пилюли.
Я кривлю губы:
— Чего?
Мэр Прентисс уже идет к двери, словно наш разговор окончен.
И в тот самый миг, когда он проходит мимо…
Я — круг, круг — это я.
Фраза звенит у меня в голове, доносится прямо из сердцевины моей души.
Я подпрыгиваю от неожиданности.
— Почему я вас слышу, вы ведь приняли лекарство? — вопрошаю я.
Он только хитро улыбается и исчезает за дверью, оставляя меня в одиночестве.
Вот вам и запоздалое поздравление.
Я — Тодд Хьюитт, думаю я, лежа ночью в кровати и глазея в темноту. Я — Тодд Хьюитт, четыре дня назад я стал мужчиной.
Но ничего не изменилось.
Столько шел к этой дате, столько мечтал, придавал ей столько значения, но вот этот день наступил — а я остался прежним клятым Тоддом Хьюиттом, беспомощным и никчемным. Даже себе помочь не могу, а Виоле и подавно.
Тодд Хьюитт, черт возьми.
Пока я так лежу, а рядом храпит мэр Леджер, где-то далеко в ночи раздается едва слышный хлопок: какой-нибудь солдат, наверно, сдуру выстрелил неизвестно во что (или в кого). И тут до меня доходит.
Тут-то я понимаю, что просто терпеть и выживать — недостаточно.
Мало существовать, надо жить.
Мною будут управлять до тех пор, пока я сам им разрешаю.
А она может быть где-то там…
Она там сейчас.
И я ее найду…
Как только мне представится такой шанс, я его не упущу…
И когда я найду Виолу…
Вдруг я замечаю, что мэр Леджер больше не храпит.
— Хотели что-то сказать? — громко спрашиваю я темноту.
Но храп раздается снова, и Шум у мэра по-прежнему серый и расплывчатый. Неужто мне почудилось?
[Виола]
— Это ужасно. Мою скорбь не передать словами.
Я отказываюсь принимать чашку корнеплодного кофе из его рук.
— Прошу тебя, Виола. — Он все равно протягивает ее мне.
Я беру. Руки у меня трясутся.
Трясутся со вчерашней ночи.
С той страшной секунды, когда она упала.
Сначала на колени, потом на бок — прямо на гравий, а глаза у нее были открыты.
Открыты, но уже ничего не видели.
Она умерла прямо у меня на глазах.
— Сержанта Хаммара ждет наказание. — Мэр садится напротив меня. — Поверь мне, я ни при каких обстоятельствах не мог отдать ему такой приказ, он действовал из личных побуждений.
— Он ее убил, — выдавливаю я едва слышно.
Сержант Хаммар притащил меня в лечебный дом, забарабанил в дверь прикладом винтовки, перебудил всех и велел забрать труп Мэдди.
Я не могла ни говорить, ни плакать.
Остальные ученицы и целительницы от меня отвернулись. Даже госпожа Койл не смотрела мне в глаза.
Что ты натворила и зачем? Куда ты ее потащила?
Сегодня утром мэр Прентисс пригласил меня в собор, в свой дом — и дом Божий.
Вот теперь меня точно будут сторониться.
— Прости, Виола, — говорит он. — У некоторых мужчин Прентисстауна — старого Прентисстауна — остались затаенные обиды на женщин. — Он замечает ужас в моих глазах. — То, что ты якобы знаешь об истории моего города, — неправда.
Я все еще глазею на него.
Он вздыхает:
— Война со спэклами коснулась и Прентисстауна, дитя. Это было страшное время, и люди — мужчины и женщины — вместе боролись за свои жизни. — Он сцепляет две ладони в треугольник. Голос у него по-прежнему спокойный и мягкий. — Но на нашем маленьком форпосте, хоть мы и одерживали победу, начались… разногласия. Между мужчинами и женщинами.
— Ну-ну.
— Они создали собственную армию, Виола. Они не доверяли мужчинам, чьи мысли могли читать, и потому откололись. Мы хотели их вразумить, но они требовали войны — и в конечном итоге ее получили. — Он выпрямляется и с грустью смотрит на меня. — Женская армия — это все-таки армия. Они были вооружены и хотели нас убить.
Я слышу собственное дыхание.
— Вы убили всех до единой.
— Я — нет. В сражениях погибло немало женщин, а остальные, увидев, что победы им не видать, распространили по Новому свету страшный слух о мужчинах Прентисстауна и покончили с собой. Выжившие мужчины были обречены.
— Я вам не верю. Бен рассказывал нам совсем другую версию событий. Все было не так.
— Виола, я видел это собственными глазами и помню все куда яснее, чем хотел бы. — Он ловит мой взгляд. — Я сделаю все возможное, чтобы история не повторилась. Ты меня понимаешь?
Мое сердце уходит в пятки, и я, не в состоянии взять себя в руки, начинаю плакать. Я вспоминаю, как принесли труп Мэдди и госпожа Койл настояла, чтобы я помогала готовить его к похоронам — так я должна была лучше усвоить, какую цену заплатил лечебный дом за мою попытку разыскать башню.