Вопрос и ответ | Страница: 8

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Мэр Прентисс обращается к планете.

— И вы правы, — говорит он. Честное слово, я слышу его улыбку. — Вас завоевали. Вас победили. Вы обречены.

Его слова несколько секунд висят в воздухе. Мой Шум вскидывается, и несколько человек на площади поднимают головы к башне. Я пытаюсь утихомирить свои мысли, но кто эти люди? Кто эти чистенькие, сытые, довольные жизнью люди, так легко сдавшиеся врагу?

— Но завоевал вас не я, — продолжает мэр. — Не я побил вас и не я поработил.

Он умолкает и окидывает взглядом толпу. На нем белая одежда, белая шляпа, белые сапоги, а поскольку и помост накрыт белой тканью, в ярких солнечных лучах смотреть на него почти больно.

— Вы — рабы собственной лени, — говорит мэр. — Вы пали жертвами собственной беспечности и мягкотелости. Вас погубят… — на этом слове он резко повышает голос, такшто половина собравшихся на площади подскакивают на месте, — ваши собственные благие намерения! — К этому времени мэр расходится не на шутку и тяжело дышит в микрофон. — Вы слабы и беспомощны перед невзгодами этого мира, всего за одно поколение вы превратились в людей, которые легко сдаются даже не врагу, а СЛУХАМ о враге!

Он начинает расхаживать по помосту с микрофоном в руке. Каждый напуганный человек в толпе, каждый солдат, до единого, неотрывно следит за его движениями.

Я тоже.

Он продолжает расхаживать, постепенно повышая голос:

— Такшто теперь вы знаете, что я сделал. Я просто протянул руку и взял. Отобрал у вас свободу, город, будущее. — Мэр смеется, как бутто не может поверить своему везению. — Я-то готовился к войне.

Некоторые из собравшихся смотрят себе под ноги, пряча глаза от остальных.

Интересно, им стыдно? Очень надеюсь, что да.

— Но вместо войны меня встретили переговорами. Которые начались со слов «Умоляем, не делайте нам больно» и «Пожалста, берите что хотите».

Внезапно мэр останавливается посреди помоста.

— А я ждал ВОИНЫ! — снова кричит он, потрясая кулаком.

И все вздрагивают.

Если толпа вапще может вздрогнуть, она вздрагивает — именно так это выглядит сверху.

Что делают женщины, мне не видно.

— Но раз войны я не получил, — беззаботно продолжает мэр, — теперь вы за это ответите.

Я слышу, как открываются двери собора. Мистер Коллинз тычками ведет на помост мэра Леджера со связанными за спиной руками.

Мэр Прентисс, скрестив руки на груди, молча наблюдает за ними. Наконец в толпе мужчин поднимается ропот, среди женщин — громкое недовольное бормотание, и конники начинают размахивать винтовками, чтобы угомонить людей. Мэр даже ухом не поводит, словно и не замечает этих звуков. Он просто смотрит, как мистер Коллинз заводит мэра Леджера на помост.

На верхней ступеньке мэр Леджер останавливается и окидывает взглядом толпу. Люди молча смотрят на него, кто-то морщится от оглушительного гула его Шума, в котором начинают проступать первые слова и картинки. Все они пропитаны страхом. Вот мистер Коллинз подбивает ему глаз и расквашивает губу, вот мэр сдается, вот его запирают в башне.

— На колени, — говорит мэр Прентисс. И хотя он произносит это очень тихо, без микрофона, слово это колокольным звоном гремит у меня в голове. Судя по изумленному оху толпы, в остальных головах тоже.

Внезапно, не успев даже сообразить, что к чему, мэр Леджер падает на колени. На его лице написано искреннее удивление.

На него смотрит весь город.

Мэр Прентисс выжидает одну секунду.

А затем подходит ближе.

И достает нож.

Огромный смертоносный клинок, сверкающий на сонце.

Мэр Прентисс заносит его над головой.

И медленно поворачивается на месте, чтобы все увидели, что сейчас будет.

Чтобы все увидели нож. На секунду мое сердце уходит в пятки — да ведь это же… Нет, нет, не мой.

А потом кто-то кричит:

— Убийца!

Единственный голос взлетает над тишиной. Женский голос. Мое сердце уходит в пятки… Но нет, это не она.

И всетаки хоть кто-то осмелился, хоть один человек…

Мэр Прентисс спокойно подходит к микрофону.

— С вами говорит победитель, — почти вежливо произносит он, словно не слышал крика той женщины. — Ваши главари будут казнены — это неизбежное следствие поражения.

Он поворачивается к стоящему на коленях мэру Леджеру. Тот пытается напустить на себя невозмутимый вид, но все на площади слышат, как он не хочет умирать, какие детские желания и страхи его посещают, как громко брыжжет из него вернувшийся Шум.

— Сейчас вы узнаете, — говорит мэр Прентисс, поворачиваясь обратно к толпе, — что за человек — ваш новый президент. И что ему от вас нужно.

Тишина, по-прежнему тишина, если не считать жалкого мяуканья мэра Леджера.

Прентисс подходит к нему, нож сверкает на сонце. В толпе снова поднимается ропот: до всех доходит, что сейчас произойдет. Мэр Прентисс встает позади мэра Леджера и воздевает нож к небу. Он смотрит на толпу, толпа смотрит на него, лица застыли в ожидании, люди слушают бывшего мэра, который пытается, но не может обуздать свой Шум.

— СМОТРИТЕ! — орет мэр Прентисс. — ВОТ ВАШЕ БУДУЩЕЕ!

Он заносит нож, словно хочет еще раз крикнуть: «Смотрите!»

Ропот становится громче…

Мэр Прентисс заносит нож…

Голос, женский голос, может тот же самый, кричит:

— Нет!

И я внезапно понимаю, что сейчас случится.

В том зале, когда я сидел привязанным к стулу, он довел меня до отчаяния, подвел к самому краю смерти, заставил бояться ее, а потом…

Исцелил мои раны.

Тогда-то я и сделал, что он хотел.

Нож со свистом пронзает воздух, и разрезанная веревка падает с рук мэра Леджера на помост.

Весь город охает. Нет, вся планета.

Секунду мэр Прентисс выжидает, потом тихо, без микрофона, говорит:

— Вот ваше будущее.

Но слова эти опять звенят прямо в голове. Он прячет нож за спину и возвращается к микрофону.

И начинает исцелять раны толпы.

— Я не тот, за кого вы меня принимаете, — говорит он. — Я не тиран и пришел не с тем, чтобы истребить вас. Я не безумец, который уничтожит собственную надежду на спасение. Я НЕ… — он смотрит на мэра Леджера, — ваш палач…

Толпа так затихла — и мужчины, и женщины, — что площадь кажется пустой.

— Война кончилась, — продолжает мэр. — Ей на смену пришла новая жизнь.

Он показывает пальцем на небо. Все с опаской смотрят наверх, словно оттуда может что-то упасть.