От Серегиной матери насилу отделалась. Она задала мне тысячу вопросов, большая часть из которых показались мне просто идиотскими.
– Юленька, ты же понимаешь: в нашей семье никто не сидел, – оправдывалась она и тут же спросила: – А у тебя?
Я пояснила, что один мой дед в свое время получил десять лет по печально известной пятьдесят восьмой статье. В НЭП он смог открыть свою фруктовую лавку в Апрашке, но потом оказалось, что «прятал фрукты от детей рабочих», как и другие лавочники. Хотя дед был из бедной крестьянской семьи, в двенадцать лет его, как старшего сына, отправили в Петербург к дальним родственникам. Он работал мальчиком в ресторане, потом во фруктовой лавке. Он всего добился сам. Был показательный процесс в ДК Первой пятилетки, потом – Беломорско-Балтийский канал, затем – город Свободный на Дальнем Востоке (хотя ни о какой свободе речь не шла и оказавшиеся там воспринимали название как издевку). Потом дед вернулся, только не в Ленинград, а в область, в войну защищал наш город. Реабилитирован был только после смерти Сталина.
Второй дед был поручиком русской армии во время Первой мировой войны. С первых дней Гражданской воевал в Красной Армии, командовал пулеметным взводом. Но в начале двадцатых годов, когда бывших офицеров начали брать в качестве заложников (чтобы расстреливать, если убьют кого-то из большевиков), деда посадили в камеру смертников. Он ждал расстрела. Но прадед был в городе Луге (теперь – Ленинградская область) самым известным самогонщиком, а дедов брат дружил с главным лужским чекистом и поил его этим самогоном. Когда дед оказался в камере смертников, его брат обратился к приятелю за помощью. Они поехали в Петроград и выкупили деда за три мешка картошки. «А они в те времена были дороже двадцати тысяч долларов сейчас, – почему-то подумала я. – Правда, в России после вступления в Совет Европы объявлен мораторий на смертную казнь, и Серега просто собирается откупаться от срока. Что ж, правильно делает. Зачем сидеть, если можно не сидеть? И ведь он, по большому счету, не виноват». Но я не могла объяснить все это Серегиной матери. У меня вообще создалось впечатление, что она все годы жила в каком-то своем хорошем мире, оторванная от действительности, и не очень представляла, что происходит вокруг.
Но на мое счастье с работы вернулся Серегин отец. Он был более здравомыслящим и более практичным человеком, накапал жене валерьянки и отправил ее полежать, а сам сел со мной на кухне.
– За что на самом деле арестован Сергей? – задал он мне первый вопрос.
– Пытаюсь выяснить. Речь идет о каких-то деньгах. Причем, похоже, очень больших.
– Тысяч десять долларов?
Я чуть не рассмеялась. Хотя у каждого человека свое понятие о больших деньгах. Вслух я сказала, что, видимо, о гораздо больших.
– Юля, за сколько можно срочно продать Серегину квартиру?
– Зачем вам ее продавать?
– Ну, чтобы расплатиться с его долгами. Потом с адвокатом. Он нам еще не сказал, сколько мы будем ему должны.
Я вздохнула и попыталась объяснить ситуацию Серегиному отцу. Насчет адвоката успокоила сразу, сказав, что его наняли Сережины друзья, они и оплатят его услуги.
– Но Сереже же придется возвращать им деньги!
– Это не ваши проблемы, а Сережины.
«Не поздновато ли вы решили заняться его проблемами и влезать в его жизнь? – подумала я. – Хотя ведь и мои родители имеют весьма смутное представление о том, как я живу, с кем общаюсь, у кого беру интервью». Не так давно я с удивлением поняла: мама считает, что все мои статьи – выдумка чистой воды, поскольку всего, о чем я пишу, не может быть, потому что просто не может быть никогда. Знала бы мама, что я рассказываю лишь о надводной части айсберга, а большая часть фактов остается «за кадром». Чтобы обыватели просто не свихнулись, чтобы спали спокойно (хотя в наше время это порой и невозможно), чтобы волосы не вставали дыбом от того, что в самом деле происходит в нашей Северной столице. А те, кто знает, о чем идет речь, или имеет хоть какое-то отношение к описываемым событиям, прочитают и между строк – ведь наши читатели научились этому еще в советские времена.
Мою маму также страшно возмущает оформление нашего еженедельника, не говоря уже про остальные издания холдинга. Но мама – человек немолодой, старой формации и не понимает, что для привлечения читательского внимания (а следовательно, увеличения тиражей и соответственно прибыли) на обложке должны быть: а) голая женская задница (или хотя бы грудь); б) лужа крови (окровавленный труп, заляпанный пятнами крови нож); в) крепкий молодец с гранатометом (автоматом Калашникова) или труп молодца рядом с брошенным киллером (не попавшим в кадр) оружием; г) разбитый джип («Мерседес») рядом с целым «Запорожцем».
Точно так же, как мне обычно не хочется наводить ужас на читателей и зрителей, мне еще больше не хотелось наводить его на знакомого человека – Серегиного отца. Ведь не зря же сын держал родителей в неведении.
Как могла, я пыталась успокоить пожилого мужчину. Я давила на то, что все его мысли и действия, как и мысли, и действия его супруги должны быть направлены на помощь сыну. «Позор», о котором говорила сегодня Серегина мать, – чушь полная. Нет никакого позора, тем более Сергей скорее всего будет оправдан (за двадцать тысяч долларов или больше – вопрос отдельный, и не Серегиному отцу его решать, и не ему давать деньги). Пусть мама завтра отправляется с передачкой на Арсенальную (в очереди ей еще немного мозги вправят – добавила про себя). На всякий случай я решила составить примерный список продуктов и вещей, которые ей следует взять, а то забудет. Пусть они никому не сообщают, где Сергей. Ведь он же давно не живет с ними. Я со своей стороны сделаю все, что смогу, как и Серегины товарищи. На родственников со стороны жены рассчитывать не стоит.
– Да уж, мерзавцы, – процедил Серегин отец.
– Всех звонящих отсылайте ко мне. Давайте я еще на всякий случай запишу вам свой мобильный и телефон соседки. Она все передаст. А теперь, если не возражаете, давайте поедем на Сережину квартиру. Там как раз возьмем спортивный костюм, ведь его же вещей в этой квартире, как я понимаю, нет?
– Да-да, конечно, поехали.
Заплаканная Сережина мама закрыла за нами дверь, и мы с его отцом тронулись в сторону Богатырского. Вернее, тронулась я: он молча сидел на месте пассажира. При подъезде к квартире сына, где, как оказалось, он ни разу не был, Серегин отец вдруг спросил:
– Ой, а он туберкулезом не заразится? Ведь я где-то читал… даже, наверное, у тебя, Юля…
– Тубники содержатся отдельно.
– Это хорошо, – кивнул Серегин отец.
Вообще в ситуации я не видела ничего хорошего. И я честно не знала, как Серега выдержит это испытание. Легко в тюрьме не бывает, даже тем, для кого она – дом родной, несмотря на всю браваду. Но кто-то выдерживает, кто-то ломается. Главное – это не потерять свое мужское лицо, как сказал мне во время интервью один человек. Только бы Сергей его не потерял… И мне было интересно, кем он стал – и станет – в тюремной иерархии. Главное – чтобы не попал в петухи или любую «низкую» масть. Иерархия в тюрьмах и колониях всегда была, есть и будет, неписаные правила существовали и будут существовать. Каждому новичку приходится их быстро выучить наизусть и точно соблюдать, вести себя соответственно занимаемому рангу и точно помнить свое место в системе взаимоотношений, где условностей гораздо больше, чем у английских лордов. Никакие указы и эксперименты не изживут сложившихся правил. Например, в советские времена один раз попробовали сделать колонию для отверженных. Но иерархия быстро установилась и там, причем началась такая деспотия, было пролито столько крови, что блатным и не снилось. Колония была расформирована.