– Прости, прости меня… Если это правда, я очень рада за тебя. Это дело нужно вспрыснуть, мальчик мой!
– Ты думаешь?
– А ты?
В комнату вплыла Елик и подозрительно на нас посмотрела: ни дать ни взять верная жена при исполнении.
– Пирог готов, – сказала она.
– С чем пирог?
– С грибами. – Эта бывшая пионерская активистка, любимица всех завучей по внеклассной работе и всех освобожденных комсомольских секретарей, решила сразу взять строптивого племенного бычка Серьгу за рога.
– С ума сойти! – вполне искренне сказала я. – Вы меня поражаете, Елка. Ничего, если я тоже буду называть вас Елкой?
– Я буду рада. Друзья Сережи – мои друзья. Это сильный ход, Борис Николаевич. Пришла, увидела, сварганила обед. Судя по всему, за пирогом с грибами последует пирог с черникой, брусникой, мясом и черносливом, а также неаполитанские потроха и печенье “Лепестки лотоса”.
– Вы не купите шампанского, Елка? Это рядом, в соседнем универсаме.
– Да, конечно. Там, в прихожей… Там молодой человек. Я пригласила его, но он отказывается проходить…
Еще бы ему не отказаться. Верная дисциплинированная псинка Митяй стережет телефон, который стоит в коридоре, и даже не знает, что в комнате у Серьги есть еще два, включая служебный “Панасоник”. Нужно при случае попенять Андрею Юрьевичу на несообразительность подопечных.
– Это мой коллега по работе. Мы сегодня уезжаем на выбор натуры, Серьга. Меня не будет недели две, ты уж как-нибудь…
– Не волнуйтесь, я за ним присмотрю. – Наконец-то Елик поняла, что я не представляю никакой опасности, вылинявшая сиделка, профессиональная чтица и личный парикмахер, – и впервые посмотрела на меня с симпатией и благодарностью.
– Буду вам признательна.
– О чем вы говорите!
Да, говорить тут не о чем, она влюблена по уши, это видно. Я уже видела в своей жизни тихую, но испепеляющую страсть некрасивых женщин, это похоже на угли, едва тлеющие под ровным слоем пепла и золы: стоит только неосторожно сдуть обманчивый верхний слой – и пожар гарантирован. Алена Гончарова, прекрасный демон Серьги, шестикрылый серафим, ослепительная звезда его бестолковой жизни, будет забыта в одночасье, в этом я не сомневалась ни секунды. Таков удел всех роковых страстей: их бросают на полдороге, чтобы никогда больше к ним не возвращаться…
– Сейчас я дам вам деньги…
Елик вспыхнула:
– Что вы! Это лишнее. Я скоро вернусь. – Она подошла к Серьге и осторожно сжала его пальцы: я скоро вернусь, милый, береги себя, я буду скучать по тебе в лифте, я буду думать о тебе возле отдела продажи спиртных напитков и из очереди в кассу пошлю тебе воздушный поцелуй.
Митяй – тихий, как мышь, и ненавязчивый, как кактус на подоконнике, – все еще отирался в прихожей. Я обняла Серьгу за голову, невольно подумав: хорошо, что нас не видит Елик, иначе она бы обязательно закатила ему сцену ревности.
– Вот видишь, – примирительно сказал мне Серьга.
– Да уж, вижу… Судя по всему, она будет жить здесь.
– Ты же уезжаешь. А за мной нужен уход, сама говорила. Расскажи мне, какая она? Я вообще-то и сам знаю, но все-таки…
Вопрос застал меня врасплох – я все время забывала, что Серьга ослеп. Что я могла сказать о Елике? Смиренная дурнушка и шеф-повар по совместительству, подруга по переписке осужденных за разбой и хулиганство с особым цинизмом; лакомый кусочек для бездомных каменщиков из Киргизии, китайская раскладная ширма для застенчивых гомосексуалистов со стажем, завсегдатай Птичьего рынка и член общества защиты животных…
– Она красивая? – с надеждой спросил Серьга, чертов мужской взгляд на мир, в котором нет места неудачницам с кривыми ногами и двойным подбородком.
– Очень, – тихо сказала я.
– Как ты? – Серьга коснулся моей руки, невольно подразумевая совсем другое, всплывшее из самых недр подсознания – “Как Алена?”.
– Что ты! – Я была вполне искренна. – Она лучше.
– Как она выглядит?
Я принялась описывать Елика – губы, подбородок, кожу, разрез глаз, цвет волос – и вдруг с ужасом обнаружила, что описываю Алену Гончарову: ту самую роскошную сучку Алену, призрак которой так долго терзал нежное, покрытое изумрудным марийским мхом каныгинское сердце. Копна непокорных волос, как же иначе, идеальная линия бровей, как же иначе; глаза, темнеющие от запретных страстей, как же иначе; чувственные губы с маленькими горьковатыми складками в уголках, как же иначе; гордый нос потомственной амазонки, как же иначе; чистый безмятежный лоб, как же иначе; надменный подбородок, который так сладко целовать перед сном, как же иначе…
Серьга слушал меня, затаив дыхание, – этот лихой анатомический сюжетец был покруче Спиллейна и всех его тупоумных геройчиков, вместе взятых.
– Она сказала, щто хочет остаться со мной, – наконец выдохнул он.
– Что ж, совет да любовь.
– Я… Я ж слепой, как кротяра… Никогда не буду видеть. Никогда не буду ходить. Даже если бы я был нормальным… Я ее не стою.
– Только ты ее и стоишь, – я уже и сама поверила в святочный образ Елика, нарисованный моей буйной фантазией, – ты самый лучший.
– Правда, у нее красивый голос? – Голос у Елика был такой же стертый, как и внешность, в порыве ревности она может проглатывать окончания, а в порыве страсти (“возьми меня сейчас же, любимый!”) – подменять свистящие согласные шипящими.
– Божественный.
– Я хочу, щтобы вы понравились друг другу. Что ж. Серьга, если тебе так хочется, это вполне можно устроить.
– Я тоже этого хочу.
– Ты ведь мой самый близкий друг, Ева. Ближе нет никого. Ты им и останешься.
Судя по всему, с квартиры придется съезжать, не мешать же каныгинскому счастью с гарниром из пирогов с грибами. Мне было немножко грустно, но за Серьгу стоило порадоваться: возможно, он нашел именно ту женщину, которую так долго искал. А Елик будет ему преданной подругой – все дурнушки преданны, как ручные хорьки, это их визитная карточка. Преданность заменяет им идеально вылепленное лицо и идеально торчащие соски. Да и любовь, в конечном счете.
– Елка сказала, там какой-то парень тебя ждет в прихожей. – В голосе Серьги, размякшего от неожиданно свалившегося на него любовного приключения, прозвучала надежда на возможное устройство и моей личной жизни.
– Да. Давно нужно было сказать тебе…
– Федька, щто ли? Пролез-таки в щель, сукин сын!
– Ты какую щель имеешь в виду? – нагло переспросила я, и мы синхронно рассмеялись.
– Пошлая ты женщина, Ева…