Наконец, это я собственноручно отдал ключи от нашей квартиры Федору, человеку, которому я бескрайне доверял и которому, в сущности, не препятствовал появляться в нашем доме, пока нас с отцом там не было. Он заезжал за Зоей, то есть он поднимался к нам, бывал в нашей квартире… Да и вообще, у него всегда были наши ключи. На всякий случай. Он был моим самым близким другом. И я никогда, конечно же, не допускал мысли, что он воспользуется ими, чтобы украсть у нас деньги. Он, по сути, уже украл у нас с отцом Зою, но деньги… Нет, он не должен был это делать. Не должен, не мог! Но – сделал.
Мы все стали несчастными после случившегося в тот роковой для нас день, когда обезумевший Федор решил ограбить нас. Вероятно, он планировал это, поскольку выбрал день, когда никого из нас не должно было быть в квартире (разве он мог предположить, что у отца разболится горло?). Он прекрасно знал о существовании нашего старого, еще в советские времена списанного институтского сейфа с массивным ключом вместо кода. Мы с отцом всегда посмеивались над тем, что у отца руки не доходят заменить этот сейф на новый, современный и более надежный. Конечно, и в этом я тоже виноват. Поскольку мой отец – человек не совсем обыкновенный, его голова почти всегда занята формулами или Зоей, то все практические вопросы в доме обычно решаю я. И это я должен был купить хороший сейф и вмуровать его в стену его спальни или кабинета. Но я не сделал этого, а отцу это и в голову не пришло бы хотя бы из-за того, что там никогда не бывало много денег. Так, на хозяйственные расходы, не больше. И кто бы мог подумать, что в один прекрасный день он лично положит туда круглую сумму денег… Думаю, Федор все рассчитал и с психологической точки зрения. То есть, если бы ему удалось украсть все деньги, он, возможно, уже на следующий день (если не в этот же) появился бы у нас на правах моего лучшего друга, слушал бы наш драматический рассказ о том, как нас ограбили, пил бы с нами чай (или что-нибудь покрепче), качал бы головой и придумывал способы поимки преступника. Согласился бы с тем, что мы подали заявление в полицию – мол, правильно сделали, – но высказал бы предположение, что грабителя не найдут. Возможно, выдвинул бы версию, что это сделал кто-то из близкого круга, из тех, кто наверняка знал о существовании этих денег и особенно о том, что они в тот день находились в доме. Строил бы вместе с нами версии, кто это сделал… Разве я заподозрил бы его? Конечно, нет! Зато его жизнь изменилась бы кардинальным образом. Он, возможно, располагая средствами, предложил бы Зое выйти за него замуж, наплел бы ей, что нашел хорошую, высокооплачиваемую работу, и она, влюбленная в него без памяти, поверила бы в него…
Но это – Федор. Бог с ним. С ним все было ясно. Особенно после того, как его не стало. Мы убили его. И вместе с отцом закопали его труп в лесу…
Но Зоя… Я никак не мог понять, почему не ненавижу ее, почему не «сдаю» отцу? Что сделалось со мной, почему я принял ее сторону? Возможно, потому, что я жалел ее. Я вдруг понял однажды, что она вышла замуж за моего отца, просто чтобы спастись, не погибнуть на улице. Ведь она тогда была больна, без денег, без жилья… И кто знает, если бы отец взял ее к нам в семью просто как, скажем, домработницу и спас бы ее таким образом, возможно, все сложилось бы совершенно иначе, и ей не пришлось бы разыгрывать роль влюбленной в него женщины. А так… Видя, какие чувства она вызывает в моем отце, Зоя просто не смогла не подыграть ему. И получалось, что она все это время была с ним несчастлива. Она как бы продавала себя за возможность жить в тепле и комфорте.
Словом, все это было слишком тяжело для меня, слишком сложно. Я и отца жалел, и Зою, и Федора… Хотелось всем помочь, а в результате – мое желание поспособствовать тому, чтобы Зоя из ангела превратилась в обыкновенную, с ворохом недостатков женщину, которую возжелал бы мой отец, – обернулось страшной трагедией… Она, возможно, сама того не осознавая, здоровая, крепкая, из крови и плоти, полюбила – ее тело полюбило молодого, полного сил парня, Федора. И он тоже увидел в ней красивую, соблазнительную женщину, и разница в возрасте, может быть, лишь усилила их сексуальный пыл…
…Федор. С пулей в голове он еще какое-то время лежал под кроватью. Зоя, впавшая в шок оттого, что ее муж совершил убийство, рыдала в кухне, и отец успокаивал ее как мог. А я должен был сделать так, чтобы она никогда в жизни не узнала, что мой отец убил ее возлюбленного. Надо было срочно что-то предпринять, каким-то образом дать ей понять, что Федора больше нет и не будет. Но если не говорить ей, что он мертв, значит, надо придумать, что он куда-то уехал. И причина должна быть серьезная, учитывая, какие сильные чувства он испытывал к моей мачехе. Вариантов не было – следовало написать ей письмо от его имени, в котором он объяснил бы причину своего отъезда. И я, сидя в своей комнате, в то время как труп моего друга все еще лежал в спальне под кроватью (я знал, что отец и не пошевелится, чтобы что-то предпринять, поскольку он был оглушен собственным поступком и был неадекватен), быстренько набросал текст: «Зоя, дорогая, я исчезаю. Я так больше не могу. Понимаю, что недостоин тебя, я не могу дать тебе то, что ты имеешь сейчас, и я не хочу, чтобы ты была несчастна. Прошу тебя, постарайся забыть все, что было, всю нашу любовь, и продолжай жить так, словно меня никогда и не было…»
Я знал, что Федор – задолго до знакомства с Зоей – собирался в Сургут, хотел заработать денег. В свое время он как-то совсем уж случайно, под влиянием какого-то своего знакомого, окончил курсы сварщиков в Мытищах. Опыта у него, конечно, не было, но он страшно гордился тем, что получил еще одну и уж точно востребованную специальность. Возможно, он упоминал об этом и о Сургуте, общаясь с Зоей. В любом случае, отправив его мысленно в Сургут, я решил, что это, будь Федор поумнее, было бы самым верным и логичным решением.
«…Я поеду в Сургут, так что за меня не переживай. Заработаю денег, а дальше видно будет… Прошу тебя, прости меня, шалопая, за то, что я был с тобой так нежен. Я люблю тебя. Возможно, мы когда-нибудь и встретимся. Береги себя. Твой Ф .»
Зная Федора, я подумал, что письмо написано почти в его стиле. Он часто сам себя называл шалопаем, да и слово «нежность» он использовал где надо и где не надо. Да и письмо получилось не совсем жестокое, как раз такое, чтобы и Зоя не очень сильно обиделась и поняла, что Федор еще не дозрел до серьезных отношений, и чтобы искать его не помчалась, зная – он еще не готов связать с ней свою жизнь. Да даже если предположить, что она, обезумев от страсти, отправится в Сургут искать своего любовника (даже если бы он был бы жив), шансов разыскать его там у нее практически нет. За то время, что мы жили вместе, я узнал ее немного, поэтому реально мог предположить: она слишком уж дорожит своей комфортной сегодняшней жизнью, чтобы променять ее на бесполезные, трудные поиски Федора.
Придумывать способ, как передать ей письмо, я не стал. Просто положил его в машину, в отделение для перчаток, пусть думает, что Федор оставил там конверт во время их последнего свидания.
Еще меня мучил вопрос: насколько близки были Зоя с Федором, к примеру, поделилась ли бы она с ним тем, что произошло в нашей семье, или все-таки нет? Рассказала бы о том, что мой отец совершил убийство?