— Но может быть и хуже, — продолжала она. — Рано или поздно тот человек вернется за своими вещами, потребует свое. Он им головы скрутит, как цыплятам. Я видела этот комбинезон, там размер шестьдесят четвертый, наверное. В нем три Рыбы поместится легко.
Блондин-официант принес заказ, расставил перед Крюгером. Посмотрел вопросительно.
— Девушке пасту с сыром, — сказал Крюгер. — Овощей каких-нибудь. Мартини.
— Я не хочу ничего, — мотнула головой Пуля.
— Двойной мартини.
— Перестань…
— И тащи мартини сразу. И к нему канапешек каких-нибудь, чтобы девушка не заскучала, пока вы возитесь у себя на кухне.
Блондин посмотрел на Пулю и широко улыбнулся, как не улыбался, наверное, родной маме.
— Это мы мигом!..
— Ты даже не слушаешь меня, — сказала Пуля, когда он ушел.
— Очень даже внимательно слушаю, — сказал Крюгер.
— А у меня такое впечатление, что я разговариваю сама с собой.
Теперь она играет в умудренную опытом женщину. Крюгер отковырял вилкой кусочек семги, повозил в соусе и отправил в рот. Вот всегда с ней так.
— Откуда у Вампирыча этот обрез? — спросила она.
Крюгер промолчал. Он прожевывает пищу, он занят.
— Я когда узнала, у меня даже похолодело все внутри. — Она кивком поблагодарила подошедшего официанта, взяла мартини, отпила.
— Они совсем еще мальчишки, им учиться надо, эта сессия будет очень тяжелой… А они играют в войнушку там, под землей… Ну поговори с ними, Крюша, а? Ну, Крюх? Ведь ты имеешь на них влияние. Они смотрят на тебя, как неандертальцы на идола какого-нибудь. Скажешь, не так? Ты сильный, умный. Ты в сто раз умнее их всех. Я тебе точно говорю. Я никогда еще не видела такого, как ты…
От спиртного у нее мгновенно розовеют щеки и мочки ушей. А в глазах прорисовываются черные звезды с тонкими протуберанцами. Когда-нибудь она выйдет замуж за какого-нибудь чемпиона. Или за главного архитектора. Или за президента какой-нибудь страны. Ей подавай самое лучшее, самое-самое. Выстройте перед ней по росту всех соискателей и возможных кандидатов, и даже не кандидатов — она пройдется раз-другой вдоль строя и без зазрения совести заявит права на самый ценный экземпляр. Это Пуля, это надо знать. Крюгер — знал. Потому что в этом затхлом болоте под названием «Козер» он и есть самый ценный экземпляр. По крайней мере на данный момент.
Он с самого начала все знал: зачем она пришла, и почему, и все такое. Он даже не пытался спорить с ней, что-то доказывать. Пустое. Да, наверное, ей самой кажется, что она принимает какое-то живое участие в судьбе своих однокурсников, друзей. В судьбе безнадежно влюбленного в нее Рыбы, в частности. Это самооправдание. И самовнушение. Позже, через несколько лет, она будет просто уверена, что приезжала сюда спасать кого-то, хлопотать о каких-то важных делах. Но это потом. Пока что она приехала к симпатичному, продвинутому, немного загадочному молодому человеку, вокруг которого в «Козере» сколотилась стайка диггер-готов, о котором ходят некие туманные легенды, который, в конце концов, на семь лет ее старше и может чему-то научить в постели. Уже научил. И научит еще, наверное.
Крюгер не испытывал восторга от всего этого. Вот честно. Он не пан Запальский. Он видел это дитя без черного, в стразах, свитера, без дизайнерских джинсиков «нуар-классик», за которые Пуля выложила, наверное, половину родительской зарплаты. Все это, снаружи кажущееся таким совершенным и недоступным, он видел голым, беззащитным, в холодных пупырышках, в каких-то детских царапинах на левой коленке, он чувствовал ее, когда она отвечала на ласки с неумелой механичностью ребенка, играющего во взрослую игру. Ну, и что? Шерсть на загривке не выросла. А вот стыдно — было. Приятно, конечно, жутко приятно, и все такое. Потом стыдно. Не женщину оттрахал, не девушку — оттрахал чьего-то ребенка. Все это произошло случайно, молниеносно: после хорошей дозы спиртного в «Козере», он пригласил ее к себе, посмотреть альбом с репродукциями Дали… Тут-то все и случилось, прямо в прихожей, чуть ли не на циновке для обуви — хотя за минуту до этого Крюгер был уверен, что действительно хотел показать альбом…
Да, не сдержался. Но потом сказал себе, что он не животное, что этого больше не повторится, даже дал зарок прекратить эту связь. Три дня. Почти добился успеха. А потом она приехала среди ночи на такси — поссорилась с мамой, говорит. Может, соврала. Осталась у него до семи утра, пока не заспешила на первую пару: лекции Пуля не пропускает из принципа. И после той ночи Крюгеру стало как бы все равно. Такая удобная формула сложилась: хочет ребенок трахаться, чешется ему — пусть трахается, но с нормальным здоровым человеком, без отклонений. То есть с ним, с Крюгером. Как бы обязанность такая, груз такой с его стороны. Это тоже самовнушение, Крюгер понимал. На самом деле, когда он был в том же нежном возрасте, что Рыба и прочие, он мечтать не мог о таких девчонках. Пуля играет в высшей лиге, он же со своими переломанными пальцами и подземными приключениями плелся в самом хвосте второго дивизиона… А сейчас — удивительное дело! — ему и делать ничего не надо, только пальцем шевельни — она выпрыгнет из джинсов, как виноградина из кожуры. Старые комплексы, он это понимал. Но раз за разом как бы проверял, не мог поверить, все щупал этот странный нерв — неужели и вправду выпрыгнет?
Неужели это происходит со мной, с тем самым раздолбаем по кличке Крюгер?.. Увы, все так. Это происходило с ним. Девчонка влюблена как кошка. Более того: пальцем приходилось шевелить все чаще для того, чтобы, наоборот, заставить ее влезть в эти чертовы джинсы, а не выпрыгивать из них… Думаете, это просто? Вот как сегодня, например. Да он и не хочет, по большому счету. Или — хочет, только…
«Черт, — подумал Крюгер, — я запутался. Пуля, Пуля. С ней всегда так»…
— Ты опять не слушаешь меня? — сказала она.
Крюгер поднял глаза. Уже принесли пасту и салат. И что-то еще изменилось здесь, вокруг. Словно темнее стало. Он пока не знал, не понимал еще, в чем дело.
— Так в чем дело? — озвучил он не очень вежливо.
— Я хочу уйти отсюда.
— Куда?
— К тебе. Куда угодно.
Вот, начинаются девичьи выкрутасы. Не терпится.
— Я еще не поужинал, — сказал он.
— Потом. Давай уйдем. Сейчас же.
Она смотрела в сторону и, Крюгер должен был это признать, вовсе не выглядела сгорающей от страсти. Сказать по правде, у нее был испуганный вид. Крюгер проследил за ее взглядом и понял, что именно здесь изменилось, почему стало темнее. И тут же надоедливый шум, на который он не обратил внимания, занятый разными мыслями, занял свое место. Шумели изрядно, как шумят в дешевых закусочных. В чайханах каких-нибудь. Рогот, выкрики, чужая гортанная речь.
За столиком во втором ряду сидел носатый Ресничка со своей компанией. Явился. Крюгер даже не заметил как.
— Это твой знакомый? — обеспокоенно спросила Пуля. — Они почему-то все время пялятся на нас.