Евсеев добродушно усмехнулся.
— Хватит заливать! Кто туда заезжал, тех все знают!
Степан если и обиделся, то вида не подал, довез до самого подъезда.
Евсеев поблагодарил и вышел, а водитель тут же закурил и включил на полную катушку любимое «Радио Шансон» (ни первого, ни второго товарищ майор терпеть не мог), затем лихо, с реактивным гулом, сдал задним ходом через весь узкий извилистый проезд, умудрившись не задеть ни одной машины. Развернулся, мигнул шефу фарами и умчался.
Вот и дома.
Юрий Петрович по привычке поднял голову, хотя и так знал, что два угловых окна на седьмом этаже будут темными. Марина не считала, что ночное дежурство в ожидании припозднившегося мужа — рядом с плитой, где на медленном огне исходит паром кастрюлька с куриным супом, — есть святая обязанность «комитетской» жены. И правильно считала, наверное. Хотя иногда хотелось просто знать, что его ждут, не спят, волнуются…
— Дорогой, если я заснула без пижамы, значит, жду! — смеялась она. — Просто приустала немного!..
Они переговорили по телефону где-то час с лишним назад, обсудили последнюю Маринину новость (приглашение в группу подтанцовки к известному эстрадному исполнителю), связанный с этим ее завтрашний поход по магазинам (нужно что-то сногсшибательное для собеседования и экзаменационного прогона), а также некоторые финансовые вопросы, опять-таки из этой новости вытекающие…
Вопрос на засыпку: что хуже — группа подтанцовки или танцы в стриптиз-баре «Синий бархат»?..
Вот то-то и оно. И никто не знает.
В лифтовой кабине появилась новая надпись, касающаяся сексуальной ориентации некоего «Сиреги». Да, вряд ли грамотность подрастающего поколения растет, как пытаются убедить народ бонзы от образования…
В общем тамбуре под велосипедом сидела рыжая соседская кошка Пуша и смотрела на Юрия Петровича огромными настороженными глазами.
— Опять выгнали за антиобщественное поведение? — поинтересовался Евсеев.
Пуша жалобно мяукнула.
Он открыл свою дверь и вошел. Пахло чем-то подгорелым. В кладовой шумела стиральная машинка. В ванной, где на плитке еще не высохли капли воды, гудел вентилятор. Юрий Петрович вымыл руки, заглянул в спальню. Марина спала, по-ребячьи сбив одеяло на сторону и свободно раскинувшись на кровати. Сильные стройные ноги, тонкие руки, а лицо даже во сне такое, будто она готова вот-вот рассмеяться. Она была без пижамы, и супруг задержался, внимательно рассматривая ее тело.
«В этом году ей стукнет тридцать», — подумал он ни с того ни с сего.
Группа подтанцовки в черных колготах. С какими-нибудь перьями, наверное, на голове. А в центре, с микрофоном в цыплячьей ладошке — этот, как его, кумир молодежи, постоянно хватающий себя за причинное место. Марина говорит, что в узких кругах у него кличка — Пупырь. Идиотская кличка, и сам он, скорее всего, идиот. Но все-таки пусть даже перья и колготы, и этот Пупырь со своим причинным местом… Это один из ее последних шансов. Так она говорит. После тридцати у танцовщиков кончается «первый ресурс» — период активных выступлений, известности и всего такого. А потом, если вы не звезда, если не состоите в труппе с мировым именем — добро пожаловать в «ресурс № 2», в хореографический кружок какого-нибудь дома культуры или в любительский театрик, где можно продержаться еще лет пять-семь… Или каждый вечер к шесту в «Синем бархате», это уж кому как нравится.
Только Марина никакая не звезда. Не звезда, и все тут. Известностью и мировым именем похвастаться никогда не могла. Четыре сезона в ансамбле народного танца под руководством народного артиста России — пик ее карьеры… Зато в «Бархате» ей нравится, непонятно почему.
«Мое творческое либидо», — говорит. Черт бы побрал и этот «Бархат», и эти шесты. И либидо тоже.
В кухне прибрано, даже мойка непривычно пуста. В сковородке под крышкой грустят подгоревшие рыбные палочки, причем подгорели они только снизу, а сверху даже не полностью разморозились. И — макароны. Макароны были вчера, подумал Евсеев. Или позавчера. А может, и то и другое. Он будто услышал голос мамы, говорящей подчеркнуто тихо: «А вот твой отец не стал бы это есть». На что галантный отец тут же возразил: «Не факт! А чего? Я рыбку уважаю…»
Он включил плиту, разогрел ужин и съел с неожиданным для себя аппетитом. Одна проблема решена.
Перед тем как отправиться в душ, он не выдержал, позвонил дежурному в цокольный, спросил, у них ли Синцов. Синцова там не было. Может, у себя торчит? Кабинет не отвечал, а в боксе связи «Тоннеля», в «диспетчерской», как ее еще называют, обнаружился Заржецкий и неожиданно бодро отрапортовал:
— Товарищ майор готовится к ночной закидке. То есть, простите, к выходу на дежурство…
— Разве ему сегодня в ночь? — спросил Евсеев.
— Никак нет. Зафиксировано несанкционированное проникновение, он хочет лично как бы поучаствовать.
— Ясно. Когда выход?
— В три десять…
Юрий Петрович положил трубку. Все-таки Леший решил подстраховаться насчет этого Амира. И дожидаться результатов поисковой операции не стал. Как бы ночное дежурство, обычный рейд по сигналу о самовольном проникновении… Что ж. Возможно, решение правильное, если только… Нет, даже если завтра вдруг что-то вскроется (очень маловероятно) и понадобится срочное оперативное реагирование, связь с группой есть. Прореагируем…
Выйдя из душа, опоясанный полотенцем в синих мишках, он почувствовал себя гораздо бодрее. Хотя еще не знал, стоит будить Марину или нет. Ну как же, молодая красивая женщина (абсолютно голая, заметь) в одной кровати с тобой, неужели ты… Хотя с другой стороны, на это голое тело два-три вечера в неделю пялятся совершенно посторонние подвыпившие мужики, скалятся, облизываются, выкрикивают что-то неприличное, обсуждают между собой, не стесняясь в выражениях. А она в это время улыбается и танцует, выгибается, томно приседает, подзадоривает эту публику… Вот черт. Евсееву одновременно хотелось и любить ее, и отшлепать хорошенько. Даже не отшлепать, а конкретно набить хорошенькую мордочку, насажать синяков, после которых она не сможет выйти на свой блядский помост…
Но едва его голова коснулась подушки, все сразу решилось само собой: майор Евсеев уснул мгновенно. И проспал без сновидений до самого утра.
* * *
За завтраком как-то случайно выяснилось, что вся гастрольная и прочая деятельность этого Пупыря, как и множества других исполнителей, состоит из обслуживания частных вечеринок.
— И что это значит? — поинтересовался Юрий Петрович. — Я в этом, признаться, ничего не понимаю.
— Сцена поменьше, сборы похуже, — сказала Марина, водрузила на гренку здоровый ломоть ветчины и впилась в него крепкими белыми зубами. — Фафо к фафофу пофифе…
Улыбнулась, выставила перед собой ладонь: пардон, сейчас. Прожевала, проглотила и повторила:
— …Зато к народу поближе. Вот так.