— Да ладно, мне этого достаточно, Братли. Можете забирать вещи.
Я с облегчением повернул назад. Достал припасенный пластиковый пакет из брючного кармана и засунул в него одежду Монсенов.
— Вы все забираете?
Я пощупал задний карман форменных брюк Эскиля. Почувствовал, что он все еще там, пакет с моими остриженными волосами. И кивнул.
Мне приходилось делать усилие над собой, чтобы не помчаться бегом, когда мы с санитаром расстались. Я уже воскрес, я снова существовал, и это наполняло меня невероятным ликованием. Колеса закрутились снова, сердце билось, кровь и судьба опять пришли в движение. Я прыжками взлетел вверх по лестнице, легкими шагами миновал женщину за стеклянной перегородкой и уже взялся за ручку двери, когда сзади послышался знакомый голос:
— Эй вы, мистер! Погодите-ка.
Ну конечно. Иначе все было бы слишком просто.
Я медленно обернулся. Мужчина, чье лицо тоже показалось знакомым, приближался ко мне. И протягивал удостоверение личности. Тайная Дианина любовь. И тут у меня мелькнула еретическая мысль: я готов.
— КРИПОС, — сообщил мужчина глубоким баритоном командира воздушного судна. Объемный звук, вкрапления проглоченных согласных.
— Позвольте с вами немного побеседовать, мис-ер?
Как пишущая машинка с затертой буквой.
Утверждают, что на телеэкране или в кино люди кажутся нам больше, чем на самом деле. Но не в случае с Бреде Сперре. Он оказался еще выше, чем я себе представлял. Я заставил себя не двигаться с места, пока он шел ко мне. И вот он навис надо мной. И сверху, из-под светлого, мальчишеского чуба, подстриженного и подкрученного, чтобы казаться непослушным, на меня смотрели серо-стальные глаза. В числе фактов, которые мне удалось накопать про Сперре, было и то, что он, судя по всему, имел связь с очень известным и очень брутальным норвежским политиком. Правда, сегодня слухи о том, что ты гей — это просто высшее подтверждение того, что ты знаменитость, что-то вроде свидетельства о дворянстве. Вот только человек, который мне это рассказал, — парень из числа моделей «Барона фон Бульдога», [34] напросившийся на какой-то Дианин вернисаж, — утверждал, будто и сам позволил совратить себя, как он почтительно выразился, «этому полицейскому божеству».
— Почему бы и не побеседовать, — сказал я с натянутой улыбкой, надеясь, что в моих глазах не виден страх проникновения.
— Прекрасно, мистер. Я — ут слышал, что вы че-вероюродный брат Монсенов и хорошо их знаете. Не могли бы вы нам помочь их опознать?
Я сглотнул. Преувеличенно любезное «не могли бы вы» и фамильярное «мистер» в одной реплике. Но выражение лица Сперре было нейтрально-любезно. Игры с моим статусом? Или это просто по привычке — так сказать, профессиональный рефлекс? Я услышал, как сам повторил это «опознать?», словно понятия не имел, что это значит.
— Их мать приедет сюда через несколько часов, — сказал Сперре. — Но каждый час на сче-у… Для нас это очень важ-о и отнимет у вас несколько секунд.
Мне этого совсем не хотелось. Тело сделало шаг навстречу, но мозг настаивал, чтобы я отклонил его просьбу и дул отсюда на всех парах. Потому что я вернулся к жизни. Я — точнее, находящийся при мне полиэтиленовый пакет с волосами — снова пришел в движение на GPS-приемнике. И Клас Грааф, разумеется, снова выйдет на охоту, это всего лишь вопрос времени, в воздухе уже снова запахло псиной, и паника забила копытами. Но другая часть мозга, отвечающая за голос нового Брауна, говорила, что отказываться нельзя. Что это вызовет подозрения. И что все займет какие-то секунды.
— Разумеется, — сказал я и сдержал улыбку как неподходящую к случаю — как-никак предстоит опознать трупы собственных родственников.
Мы прошли обратно тем же коридором.
Санитар с ухмылкой кивнул мне, когда мы проходили мимо раздевалки.
— Вам следует приготовиться к тому, что покойные выглядят неприглядно, — сказал Сперре и открыл тяжелую металлическую дверь. Мы вошли в морг. Я поежился. Все в помещении напоминало внутренность холодильника: белые стены, пол и потолок, от силы пара градусов тепла и мясо с вышедшим сроком годности.
Четыре трупа лежали каждый на своем металлическом столе.
Ступни торчали из-под белых простыней — оказывается, киношный штамп имеет корни в реальности; у каждого к большому пальцу была прикручена металлическая бирка.
— Готовы? — спросил Сперре.
Я кивнул.
Быстрым и элегантным движением фокусника он сорвал две простыни.
— Авария, — пояснил он и покачнулся на каблуках. — Крайне неприятно. Как видите, опознать не так просто.
Мне вдруг показалось, что Сперре говорит патологически медленно.
— В машине должно было быть пять человек, но мы нашли только эти четыре тела. Пятого, скорее всего, выбросило в реку и унесло течением.
Я смотрел, сглатывал и тяжело сопел. Притворно, разумеется. Потому что голые близнецы Монсены выглядели лучше, чем тогда в разбитой машине. Вдобавок и запаха того тут не было. Не пахло ни испражнениями, ни кровью, ни бензином, не воняло человеческими внутренностями. Мне пришло в голову, что роль зрительных впечатлений преувеличена, что звук и запах по своему ужасающему воздействию куда эффективнее. Как, скажем, хруст, когда затылок мертвой женщины, которой пуля попала точно в глаз, ударяется о паркет.
— Вот близнецы Монсены, — прошептал я.
— Да, это мы как-то и сами сообразили. Вопрос в том… — Сперре выдержал долгую — в самом деле долгую, театральную паузу. Господи… — …кто из них Эндриде и кто Эскиль?
Несмотря на зимнюю температуру в помещении я взмок от пота. Он что, сознательно тянет время? Какой-то новый метод допроса, которого я не знаю?
Мой взгляд скользнул по мертвым телам и нашел оставленный мною знак. Рана, тянувшаяся от ребер вниз через весь живот, зияла по-прежнему, по краям чернели засохшие сгустки крови.
— Это Эндриде, — выпалил я, указывая рукой. — А вон тот другой — Эскиль.
— Гм, — отозвался довольный Сперре и добавил: — Вы, видимо, их и правда хорошо знаете. Никто из их коллег, побывавших тут, так и не смог найти между ними разницы.
Я скорбно кивнул в ответ.
— Я был очень дружен с обоими близнецами. Особенно в последнее время. Могу я теперь идти?
— Конечно, — сказал Сперре, но продолжил делать записи с видом, который отнюдь не подразумевал, что я могу так просто взять и удалиться.
Я взглянул на часы за его головой.
— Однояйцовые близнецы, — произнес Сперре, который все писал и писал. — Ирония судьбы, а?
Что он там пишет, черт его дери? Один Эндриде, другой Эскиль, неужели на все это надо столько букв?