— Ведь это же вы участвуете в той развлекательной программе?
— Точно, — призналась она, пристально всматриваясь в пустынную и молчаливую тьму парка и потирая правый бок, там, где печенка. — Только мне насрать на это, дедуля.
«Вольво-амазон», последняя машина, выкатившаяся с конвейера завода «Вольво» в 1970 году, остановилась перед пешеходным переходом возле зала прилета аэропорта Гардермуен в Осло.
Мимо автомобиля прошествовала цепочка детсадовцев, одетых в шуршащие дождевики. Кое-кто из ребятишек во все глаза смотрел на древнюю чудную машину с двумя гоночными полосками на кузове и на двух человек, сидевших позади дворников, смахивающих капли утреннего дождя.
Мужчина на пассажирском месте, комиссар Гуннар Хаген, понимал, что при виде детей, держащих друг друга за руки, следовало бы улыбнуться и подумать о единении, заботе и об обществе, где люди поддерживают друг друга. Но первой ассоциацией Хагена было прочесывание местности, когда идут цепочкой, чтобы найти человека, который предположительно убит. Вот что делает с человеком работа в убойном отделе. Или, как один остряк написал на двери кабинета Холе, «I see dead people». [19]
— Какого черта детский сад делает в аэропорту? — поинтересовался человек, сидящий за рулем. Его звали Бьёрн Холм, и «амазон» был самой большой его драгоценностью. Одни лишь запахи — от шумной, но невероятно мощной печки, от пропитанных потом сидений из искусственной кожи и от пыли в бардачке — наполняли его душу умиротворением. Особенно тогда, когда мотор работал на полную катушку, то есть машина шла со скоростью примерно восемьдесят километров в час по ровной дороге, а из кассетника звучал Хэнк Уильямс. Бьёрн Холм из экспертно-криминалистического управления в Брюне вообще был кантри из Скрейи [20] — ковбойские сапоги змеиной кожи, круглая как блин физиономия и немного выпученные глаза, придававшие ему неизменно удивленное выражение. Это выражение нередко вводило в заблуждение руководство следственных групп при первой встрече с Бьёрном Холмом. На самом деле Бьёрн Холм был самым выдающимся криминалистическим талантом после Вебера в его лучшие годы. Холм был одет в мягкую замшевую куртку с бахромой и вязаную растаманскую шапочку, из-под которой выбивались самые густые и рыжие бакенбарды, какие только видел Хаген по эту сторону Северного моря. Они закрывали щеки почти полностью.
Холм завел свой «амазон» на кратковременную парковку, машина со всхлипом остановилась, и мужчины вышли. Хаген поднял воротник плаща, что конечно же никак не спасало от дождя, бомбардировавшего его лысый череп. Лысину обрамляли такие густые черные волосы, что некоторые подозревали, что на самом деле у Гуннара Хагена волосы растут прекрасно, вот только парикмахер немного эксцентричный.
— Слушай, неужели твоя куртка совсем не пропускает воду? — спросил Хаген, когда они шли ко входу.
— Совсем, — ответил Холм.
Когда они еще были в машине, им позвонила Кайя Сульнес и сообщила, что самолет SAS рейсом из Лондона приземлился на десять минут раньше. И что Харри Холе она упустила.
Они прошли через вертящуюся входную дверь, Гуннар Хаген принялся внимательно смотреть по сторонам, увидел Кайю, сидящую на чемодане у стойки такси, кивнул ей и направился к двери, из которой выходили прилетевшие пассажиры. Внутрь они с Холмом проникли, когда она открылась, пропуская выходящих. Охранник хотел было остановить их, но кивнул и чуть ли не поклонился, когда Хаген помахал своим удостоверением и коротко рявкнул: «Полиция!»
Хаген повернул направо и, не останавливаясь, пошел мимо таможенников с их собаками, мимо сверкающих металлических стоек, напомнивших ему стойки, на которые судмедэксперты выкладывают трупы, и дальше, толкнул дверь закутка в самом углу.
И остановился как вкопанный, так что Холм буквально налетел на него сзади, и услышал, как хорошо знакомый хрипловатый голос сквозь зубы произнес:
— Привет, шеф. Извините, что не могу встать по стойке «смирно».
Бьёрн Холм попытался заглянуть через плечо шефа.
То, что он увидел, он не мог забыть потом еще долго.
Наклонившись над спинкой стула, стоял мужчина, успевший стать живой легендой не только в Управлении полиции Осло; любой полицейский в Норвегии наверняка слышал о нем что-то хорошее или плохое, но неизменно невероятное. Мужчина, с которым Холму и самому доводилось тесно сотрудничать. Но не так тесно, как таможеннику, который в данный момент стоял позади живой легенды, засунув руку в латексной перчатке в бледный зад легенды.
— Он мой, — сказал Хаген таможеннику и снова помахал удостоверением. — Отпустите его.
Таможенник уставился на Хагена, казалось, ему не хотелось прекращать исследование, и, только когда вошел его начальник, пожилой и с золотыми полосками на погонах, и чуть кивнул, прикрыв веки, таможенник крутанул руку еще раз, а потом вытащил ее. Жертва издала тихий стон.
— Надевай штаны, Харри, — сказал Хаген и отвернулся.
Харри натянул штаны и повернулся к таможеннику, стягивающему с руки перчатку:
— Тебе тоже было хорошо?
Кайя Сульнес поднялась с чемодана, увидев трех своих коллег, выходящих из двери. Бьёрн Холм пошел за машиной, а Гуннар Хаген отошел в киоск — купить что-нибудь попить.
— Тебя часто так останавливают? — спросила Кайя.
— Да каждый раз, — ответил Харри.
— Мне кажется, меня таможенники еще никогда не останавливали.
— Кто бы сомневался.
— Почему?
— Потому что есть целая куча признаков, по которым они определяют, кого надо досмотреть, а у тебя нет ни одного из них. А у меня есть по крайней мере половина.
— Ты думаешь, таможенники настолько пристрастны?
— Слушай, а ты когда-нибудь ввозила то, что запрещено?
— Нет. — Кайя засмеялась. — Ладно. Но если уж они такие проницательные, то должны бы знать, что ты полицейский. И пропустить.
— А кто сказал, что они не знали?
— Да ладно. Это только в фильмах они сразу видят, кто из полиции.
— Думаешь? — спросил Харри и полез за сигаретами. — Посмотри на стойку такси, только незаметно. Там стоит узкоглазый мужик, глаза немного раскосые. Видишь?
Кайя кивнула.
— Он уже два раза подтягивал ремень, пока мы здесь стоим. Как будто на нем что-то тяжелое висит. Пара наручников или дубинка резиновая. Это движение становится совершенно автоматическим, если ты пару лет работал на патрульной машине или кого-то арестовывал.
— Я работала на патрульной машине, но я никогда…
— А сейчас наверняка работает в отделе по борьбе с наркотиками и высматривает людей, которые, пройдя таможню, выглядят так, словно у них гора с плеч свалилась. Или тех, кто сразу кинется к туалету, потому что прямая кишка больше не в состоянии держать товар. Наблюдает, не поменяются ли чемоданами какой-нибудь любезный пассажир и контрабандист, как раз и попросивший этого лоха помочь пронести багаж мимо таможни.