Эйстейн поежился:
— Мне в больницах не по себе. К тому же он все равно ни фига не слышит, верно?
— Я не о нем думал, Эйстейн.
Эйстейн прищурился от дыма:
— Если у меня есть хоть какое-то воспитание, то это только благодаря твоему отцу, Харри. Ты ведь знаешь. Мой-то был полное дерьмо. Я съезжу туда завтра.
— Рад за тебя.
Он смотрел на стоящего над ним мужчину. Видел, как шевелятся его губы, слышал слова, но, наверное, у него что-то повредилось в голове, и он не мог составить из них что-то осмысленное. Он понял только одно: час настал. Месть. Ему придется платить. И это в каком-то смысле облегчение.
Он сидел на полу, привалившись спиной к большой круглой железной печке.
Руки выше локтя были схвачены двумя лыжными ремешками и привязаны к печке. Время от времени его рвало, должно быть от сотрясения мозга. Кровотечение остановилось, тело вновь обрело чувствительность, но в глазах все еще мутилось, туман то сгущался, то рассеивался. Тем не менее никаких сомнений у него не было. Тот самый голос. Голос призрака.
— Скоро ты умрешь, — прошептал он. — Как и она. Но тебе еще есть за что побороться. Дело в том, что ты сам должен выбрать, как умрешь. К сожалению, есть только два способа. Леопольдово яблоко…
Мужчина вытащил перфорированный металлический шарик с коротким металлическим шнурком, свисающим из одного отверстия.
— Его уже отведали три девушки. Правда, ни одной из них оно особенно не понравилось. Но это безболезненно и быстро. И нужно, чтобы ты ответил на один-единственный вопрос. Как? И кто еще знает? С кем ты сотрудничал? Поверь мне, лучше уж яблоко, чем то, другое. И ты, как разумный человек, наверняка понял, что другое — это…
Мужчина встал, преувеличенно медленно похлопал себя по плечам и широко улыбнулся. Тишину прорезал свистящий шепот:
— Здесь немного прохладно, тебе не кажется?
И он услышал скрипучий звук, а за ним тихое шипение. Он уставился на спичку. На устойчивое желтое пламя в форме тюльпана.
Наступил вечер, ясный, звездный и обжигающе холодный.
Харри припарковал машину на холме недалеко от дома, адрес которого узнал на станции Воксенколлен. Особняк выделялся даже на этой улице, застроенной большими дорогими виллами. Он словно попал сюда из норвежской народной сказки: королевский замок из потемневших бревен, с монументальными деревянными столбами крыльца и травой на крыше. Во дворе стояло еще одно строение и что-то вроде лабаза в диснеевском стиле на столбах, в каких в деревнях хранили продукты. Харри сомневался, что судовладелец Андерс Галтунг не может позволить себе вместительный холодильник.
Харри позвонил у входа, заметил камеру на стене и назвал свое имя, когда женский голос попросил его представиться. Он пошел к дому по щедро освещенной дорожке, под ногами шуршал гравий, казалось, готовый уничтожить то немногое, что еще оставалось от его подметок.
Женщина средних лет в фартуке и с бирюзовыми глазами встретила его и провела в пустую гостиную. Она сделала это с такой точно выверенной смесью достоинства, высокомерия и профессионального дружелюбия, что, даже когда она покинула Харри, спросив его: «Кофе или чай?», он все еще сомневался, кто же это был — сама фру Галтунг, прислуга или то и другое в одном лице.
Когда европейские сказки добрались до Норвегии, в стране не было ни короля, ни дворянства, поэтому в норвежских версиях сказок король изображается как богатый крестьянин в горностаевой мантии. Именно таким и предстал перед Харри вошедший в гостиную Андерс Галтунг — жирный, приветливый и слегка потеющий богатый крестьянин в вязаной норвежской кофте. Он обменялся с Харри рукопожатием, и улыбка тут же сменилась более уместным в данной ситуации озабоченным выражением. Пыхтя, он задал вопрос:
— Есть новости?
— Боюсь, нет.
— Как я понял из разговоров с дочкой, Тони частенько пропадает из виду.
Харри показалось, что Галтунг произнес имя будущего зятя с некоторым усилием. Сидя напротив Харри в расписанном в народном стиле кресле, судовладелец тяжело дышал.
— Есть ли у вас… точнее, лично у вас, какие-нибудь предположения, господин Галтунг?
— Предположения? — Андерс Галтунг так затряс головой, что даже челюсти клацнули. — Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы выдвигать какие-то версии. Поехал в горы, в Африку, откуда мне знать?
— М-м-м… Честно говоря, я пришел поговорить с вашей дочерью…
— Лене сейчас придет, — перебил его Галтунг. — Я хотел сначала сам справиться…
— Справиться о чем?
— Узнать, есть ли новости. И… и еще, уверены ли вы, что парню нечего скрывать?
Харри заметил, что «Тони» превратился в «парня», и понял, что первое впечатление его не обмануло: отец не в восторге от выбора дочери.
— А вам, Галтунг?
— Мне? Ну, я отношусь к нему с доверием. Несмотря ни на что, я намерен вложить в этот его конголезский проект солидную сумму. Очень солидную.
— Выходит, королевскую дочь и полкоролевства в придачу оборванцу Эспену Аскеладду, [122] который едва постучался в дверь?
Пару секунд в гостиной было тихо, Галтунг молча смотрел на Харри.
— Может, и так, — сказал он.
— А может, ваша дочка заставляет вас вкладывать такие деньги? Потому что от них зависит будущее проекта, не так ли?
Галтунг развел руками:
— Я судовладелец. Риск — часть моей жизни.
— Риск бывает смертельным.
— Две стороны одной медали. На рынке рисков одни богатеют там, где другие находят смерть. Пока что умирают другие, надеюсь, так будет и впредь.
— То есть умирать будут другие?
— Пароходство — предприятие семейное, и, если Лейке войдет в семью, нам придется позаботиться о том… — Он замолчал, потому что дверь в гостиную открылась.
На пороге появилась высокая светловолосая девушка с унаследованными от отца грубоватыми чертами и материнскими бирюзовыми глазами, но без отцовского скромного величия богатого крестьянина и без аристократического высокомерия матери. Она горбилась, словно хотела казаться меньше, чтобы не бросаться в глаза, и больше смотрела на свои туфли, чем на Харри, когда они обменивались рукопожатиями. Она представилась: Лене Габриэлле Галтунг.
Сказать ей было нечего. Спросить и того меньше. Отвечая на вопросы, она всякий раз съеживалась под взглядом отца, и Харри подумал, что, наверное, ошибся, предположив, будто это она заставляет отца вкладывать деньги в проект Лейке.