– Может, что-нибудь он и заплатит? – пожал плечами Ершов, но я только иронично хмыкнула и спросила:
– Ну, что? Завтра в десять у Андреева?
– Помните, Татьяна Александровна: о наркотиках – ни звука, ни ползвука! – предостерег меня он.
– Ю-ю-юрий Михайлович! – укоризненно протянула я. – Ну, не первый же год я в своей профессии!
– И еще, очень вас прошу: ничему не удивляйтесь! – сказал он. – Вас тоже ждет масса приятных сюрпризов.
– Так-так! – насторожилась я. – А поподробнее можно?
– Когда вы мне сюрприз обещали, я честно ждал, причем гораздо дольше, – напомнил он мне. – А вам-то осталось всего лишь до завтра подождать.
– Ох, какой же вы мстительный! – шутливо воскликнула я и уже серьезным тоном спросила: – Юрий Михайлович! Как вы думаете, почему Андреев вообще ко мне обратился? Он же не мог не понимать, что я до всего докопаюсь, – видел меня в работе.
– Я полагаю, что хоть он и алкоголик законченный, с признаками разрушения психики, но он просто очень сильно напуган, – задумчиво сказал Ершов. – Как человек, выпустивший джинна из бутылки, чтобы поиграть с ним, и никак не ожидавший, что это окажется до такой степени опасным. Смертельно опасным!
Наконец-то я получила возможность хотя бы еще немного выспаться и понежиться в постели, как кошка, пусть и недолго. Меня грела мысль о том, что с завтрашнего дня я смогу спать сколько душе угодно. Оставалось сделать последний рывок, и я, вздохнув, принялась собираться на свой «последний и решительный бой». Когда я представила себе, как буду морально мордовать Андреева, мое и так прекрасное настроение превратилось просто в лучезарное, и я разве что не мурлыкала от удовольствия.
Подъехав к дому Андреева, я увидела, что у ворот уже припаркована «Волга» Ершова, а сам Ершов вместе с Маркиным стоят рядом, что-то обсуждая. Мы поздоровались, и Ершов еще раз предупредил меня:
– Татьяна Александровна! Я вас прошу…
– У меня склероза пока нет, – весело отмахнулась я.
Юрий Михайлович, конечно же, не собирался портить мне настроение, но даже если бы он и захотел, у него не вышло бы: радость и гордость оттого, что я завершила такое мутное и мерзкое дело, перевесили бы все его подколы.
– Татьяна Александровна, я очень надеюсь, что вы меня правильно поняли и не сердитесь, – сказал Маркин.
– Да ладно вам, Игорь Олегович, – смилостивилась я. – Я об этом уже забыла. Только зачем вы сюда приехали? Побыли бы с детьми – я думаю, вам не так уж часто доводится проводить с ними выходные дни.
– Пропустить зрелище публичной порки этого мерзавца? Никогда! Ну как я могу лишить себя такого удовольствия? – вскинул брови он, вновь превращаясь в азартного мальчишку.
– Да уж, оторвемся мы все по полной, – многозначительным тоном пообещала я им обоим и предложила: – Вперед?
Мы пошли к дому, причем я по дороге отметила, что мусора во дворе стало значительно больше. И как им самим не противно в таком бардаке жить? Картина в доме меня тоже не разочаровала – он планомерно превращался в хлев, запах, во всяком случае, вполне соответствовал. В большой комнате нас уже ждали, причем не только Сазонов, Семен Иванович и его братья, но и все его уцелевшие племянники, и все без исключения были, к нашему удивлению, трезвыми. Ершов и Маркин выбрали места поудобнее, чтобы все и всех видеть, а я осталась стоять.
– Ну что, начнем? – спросила я, не поздоровавшись – что уж тут душой кривить, если ничего хорошего я всей этой компании вовсе не желала.
– Да говори уж! – с самым угрюмым видом бросил мне Андреев, которого, как я теперь знала, бесило его вынужденное трезвое состояние.
– Кажется, мы с вами, господин Андреев, договорились, что обращаться ко мне следует только на «вы», – нехорошим тоном напомнила я ему.
– Обойдешься! – буркнул он.
«Ну, ты сам напросился! – угрожающе подумала я. – Сейчас нахлебаешься горячего до слез!»
– В таком случае я тоже буду обращаться к тебе на «ты»! – заявила я.
Андреев побагровел. Остальные никак не отреагировали на нашу перепалку, смотрели на меня выжидательно и молчали.
– Итак, я приступаю, – начала я. – Хочу заявить сразу, что фабрика и проект «Немецкий дом» оказались совсем ни при чем. Эта песня совершенно отдельная и к нашему делу отношения не имеет. Для начала позвольте мне совершить краткий экскурс в прошлое. В июле этого года я по просьбе Семена разбиралась в одном деле, касавшемся его сына Ивана. Не буду углубляться в подробности, но после моего отчета Семен под самым ерундовым предлогом, отобрав у Клавдии Петровны ее ювелирные украшения, решил сослать жену в деревню, к своему старшему брату Федору, – тут я повернулась и встретила обалделый взгляд Феди.
– Ко мне?! – переспросил он.
– Вот именно! Чтобы она помогала вам по хозяйству, доила коров и все такое прочее, – пояснила я.
– Ты, Семка, с глузду съехал?! – удивленно спросил Федор у брата, но ответа не дождался.
– Как я узнала в понедельник, – продолжала я, – Клавдия Петровна сбежала, чтобы не ехать в деревню, а вот драгоценности остались у Семена. Могу вам сразу сказать: за границу, чтобы сделать себе пластическую операцию, она тоже не выезжала, – я решила пока не говорить им о том, что она жива.
– Семка! Ты чего же нам голову морочил? – вскинулся Федор. – Или мы тебе чужие?
Ответа опять-таки не последовало, и я очень настоятельным тоном попросила Федю и всех прочих:
– Будьте добры не перебивать меня! Я сама все расскажу, и никаких неясностей у вас не останется. Так вот, тогда я не обратила внимания на это самодурство, потому что в каждой избушке – свои игрушки, зато теперь я прекрасно понимаю, почему Семен поступил именно таким образом.
– Он – муж, она – жена, – заявил кто-то из братьев Семена. – Что он сказал, то ей и делать положено!
– Попридержал бы ты язык! – отмахнулась я от него. – Слушай дальше, а потом уже выступать будешь! Тоже мне, адвокат нашелся!
– Помолчи! – цыкнул на брата Федор, являвшийся, судя по его поведению, главой семьи, и сказал мне: – Ты говори, дочка! Больше тебе никто не помешает.
Я проигнорировала это фамильярное обращение, хотя вполне могла бы достойно на него ответить, и продолжила:
– Так почему же Семен решил жену в деревню отправить? Вопрос риторический, то есть ответа не требует, поэтому не напрягайтесь! – успокоила я Андреевых. – А дело в том, что Семен имеет на рынке прозвище – обидное, но справедливое. И зовут его там за глаза «козел похотливый», – выразительно произнесла я.
– Заткнись! – вдруг заорал Семен.
– Да нет уж! Пусть она все скажет! – веско заявил Федор, и Семен заткнулся. – Особенно мне про Клаву послушать интересно…