Она сразу же поверила. То, как он это сказал, не оставляло никаких сомнений.

— Ты… — медленно бледнея, начала Лариса, но он перебил ее:

— Нет, я не киллер. Просто старый долг.

И в это она поверила сразу и безоговорочно и сказала то, что никак не могла ожидать от самой себя:

— Я могу чем-то помочь?

— Можешь, — улыбнулся он и весело добавил:

— Найди мне дом. Я действительно заплачу, сколько скажешь.

Больше они не возвращались к этому разговору.

И все последующие дни она была абсолютно счастлива, как только может быть счастлива женщина, вдруг нашедшая того самого, единственного мужчину.

Он встречал ее с работы, они ужинали в ресторане, а потом любили друг друга. Иногда к ней подкрадывалась мысль, что счастье ее продлится недолго, до того дня, когда она снимет для него дом. Но она поспешно гнала эту мысль. Только однажды спросила:

— Кирилл — твое настоящее имя?

— Какая разница? — удивился он, и вновь боль острой иглой вонзилась ей в сердце, но она еще надеялась.

И вот этот день пришел. Кирилл смотрел на озеро, дома внизу, и вряд ли в его мыслях нашлось место для нее. Он резко повернулся и пошел к ней. Открыл дверь ее машины и сказал:

— Дальше я поеду один. Спасибо тебе. — Наклонился и поцеловал ее в губы.

— Мы увидимся? — жалко спросила она.

— Возможно. Не знаю. На всякий случай прощай.

Он захлопнул дверь и зашагал к «Лексусу».

Она сидела опустошенная, раздавленная, она знала, что никогда больше не увидит его. Хотела зареветь, но слез не было. Только горечь, что мечта, как и положено мечте, оказалась недостижимой.

— Прощай, — прошептала она с покорностью, успевшей стать привычной, принимая боль.

* * *

В тот день я затеяла уборку, таким образом решив отпраздновать свое освобождение. Я наконец-то избавилась от измотавшей меня работы. Заявление я написала еще три месяца назад, но мой шеф, зануда и жадина, оттягивал нашу разлуку под разными благовидными предлогами. На них он был мастер.

Последнее время я работала по двенадцать часов в сутки и по этой причине новое место подыскать не могла, но это не портило моего прекрасного настроения. В том, что я найду работу, я ничуть не сомневалась, а пока просто радовалась, что счастливо избавилась от прежней.

Квартиру за три месяца я умудрилась запустить до такой степени, что она больше напоминала стан половецких воинов. По субботам мне тоже приходилось работать, а в воскресенье я отсыпалась, не в силах заниматься какой-либо полезной деятельностью. И теперь носилась с пылесосом, распевая песни, изо всех сил стараясь переорать работающий пылесос. Из-за этого шума я едва услышала звонок в дверь, выключила пылесос, набросила халат и пошла открывать.

Танька ворвалась в квартиру наподобие урагана. Просто входить она не умела. На мой взгляд, сестрица все и всегда делала с избытком энергии. Она старше меня на четыре года, и когда-то это доставляло мне массу неприятностей, потому что сестра с воодушевлением воспитывала меня.

В детстве я ее не особенно жаловала и даже завидовала тем девчонкам, у кого не было ни сестер, ни братьев. Все изменилось, когда я в пятнадцать лет впервые влюбилась. Сестрица, обратив внимание на мою кислую физиономию, тут же взяла быка за рога, точнее, меня за руку, отвела в комнату, которую мы вынуждены были делить с ней, и сказала:

— Давай колись: кто он?

Посвящать ее в свои сердечные дела я не собиралась, но, как говорится, от черта молитвой, а от Таньки ничем, пришлось в конце концов все ей рассказать. Вот тут я и поняла, как это здорово — иметь старшую сестру. С того момента мы стали неразлучными подругами, к большой радости наших родителей. Знали бы они, о чем мы беседуем по ночам, не спешили бы радоваться.

Фамилия наша Ларины, родители проявили оригинальность и назвали дочку Татьяной, а когда родилась я, выбор был ограничен до одного имени, поэтому я звалась Ольгой. Таньку в семье считали умной, а меня красавицей. От девочки моей внешности ума никто не ждал. Мужчины непременно мне улыбались, а потом говорили какую-нибудь глупость. Бороться с этим было бесполезно, и я смирилась.

Танька, которой приписывали большой ум, вовсе не была дурнушкой, даже наоборот. Высокая, очень уверенная в себе, черноволосая и синеглазая, она любила «строить» мужиков, оттого мама справедливо опасалась, что мужа ей не видать как своих ушей без зеркала. Меня хоть и зачислили в дуры, при этом были уверены, что я непременно «сделаю блестящую партию». В устах моей мамы это звучало дико и могло означать все, что угодно. В семье бытовало мнение, что без родительской опеки я непременно пропаду. Мол, не найду булочную и умру от голода. Мама твердо сказала: «Ты не сможешь жить одна», — что и предрешило выбор моего учебного заведения: из двух университетов и трех институтов, что имелись в нашем городе. Танька поехала учиться в Питер, жила в свое удовольствие, кое-как сдавая сессию на тройки, что не поколебало уверенности семьи в ее уме. Я закончила университет с красным дипломом, но это семью не впечатлило.

В девятнадцать лет Танька обзавелась бойфрендом, весьма близкие отношения с которым и не думала скрывать от родителей. Любой парень, с которым я отправлялась в кино, подвергался тщательному изучению, как микроб под микроскопом. Ближе к двадцати я поняла, что раз не могу исправить ситуацию, следует ею воспользоваться, в том смысле, что если уж я не знаю, где булочная, значит, вопрос о том, кому идти в магазин, даже не встает.

— В магазин сходит папа, — голосом прокурора изрекала мама. — А ты лучше книжку почитай.

Как видно, мама искренне считала, что сие для меня труд непосильный и требующий колоссального физического напряжения.

— Хорошо устроилась, — весело хихикала Танька, наблюдая за тем, что происходит в родных пенатах. Университет она закончила, но в Питере не осталась, вернулась в родной город, устроилась в очень приличную фирму, сняла квартиру и дома появлялась только в субботу на семейный ужин. Родители и это скушали, глазом не моргнув.

— Таня знает, что делает, — было любимым маминым изречением.

Когда я, закончив худграф университета, намекнула.., лучше бы мне этого не делать. Маме вызывали «Скорую», папа обошелся валерьянкой. Но тут на помощь мне пришла Танька.

— Перестаньте с ней носиться, точно она дитя малое, — «построила» она родителей в очередную субботу. — Эдак девка до пенсии проживет, чай не научившись заваривать.